42. Приговор от 6 февраля 1864 г.

(Опубликован с некоторыми разночтениями в 193 листе "Колокола" (стр. 1581-1586) 1 января 1865 г. под названием "Дело Н. Г. Чернышевского". Публикация приговора сопровождена восемнадцатью примечаниями редакторов "Колокола" Герцена и Огарева, которые воспроизводятся в комментариях с сохранением в скобках их порядковой нумерации. Подлинник: ЦГАОР, ф. 112, ед. хр. 40, лл. 274-312.)

Приказали:

Из дела сего видно: отставной титулярный советник Николай Чернышевский^*, занимавшийся литературою, был одним из главных сотрудников журнала "Современник". Журнал этот своим направлением обратил на себя внимание правительства. В нем развивались по преимуществу материалистические и социалистические идеи, стремящиеся к отрицанию религии, нравственности и закона, так что правительство признало нужным прекратить на некоторое время -издание сего журнала, а одновременно с сим открылись обстоятельства, которые указали правительству в Чернышевском одного из зловредных деятелей в отношении к государству. Обстоятельства сии состоят в следующем:

^* (Официальный документ ("Колокол").)

Управляющий III отделением собственной его императорского величества канцелярии получил безыменное письмо о Чернышевском, в коем предостерегают правительство от Чернышевского, этого коновода юношей, хитрого социалиста. Он сам сказал, что настолько умен, что его никогда не уличат. Его называют вредным агитатором и просят спасти от такого зловредного человека. Все бывшие приятели Чернышевского, видя его тенденции уже не на словах, а в действиях, люди либеральные, отдалились от него. Ежели не удалите Чернышевского,- пишет автор письма,- быть беде, будет кровь. Это шайка бешеных демагогов, отчаянные головы, эта "Молодая Россия" высказала в своем проекте все зверские ее наклонности, может быть, перебьют их, а сколько невинной крови за них прольется? В Воронеже, в Саратове, в Тамбове - везде есть комитеты из подобных социалистов, и везде они разжигают молодежь. Николая Гавриловича (имя и отчество Чернышевского), куда хотите, поскорее отнимите у него возможность действовать. Избавьте нас от Чернышевского ради общего спокойствия^*.

^* ("По доносам в безымянных пасквилях и подметных письмах не производить следствия" (ст. 52, книга II закон, уголовных, т. XV Свода закон, изд. 1857) ("Колокол").)

В конце июня месяца 1862 года получено было в III отделении уведомление, что из Лондона в Петербург едет коллежский секретарь Ветошников, знакомый с Герценом и Бакуниным, и везет с собою запрещенные издания Герцена, Огарева и другие, а вместе с тем и корреспонденцию от пропагандистов. При арестовании Ветошникова между прочими письмами оказалось у него письмо изгнанника и пропагандиста Герцена к надворному советнику Серно-Соловьевичу, в коем он убеждает его распространять пропаганду в России, а в конце письма приписка: Мы здесь или в Женеве намерены издавать "Современник" с Чернышевским^*.

^* (Я никогда не находился в переписке с Чернышевским. Я не мог писать, что мы намерены издавать "Современник" с ним, потому что не имел ни малейшего сведения - хочет он или нет издавать "Современник" вне России. Тут явная перестановка слов для того, чтобы предложению дать вид соглашения и оконченного дела. Даже сенат остановился перед этой проделкой. Запрещение "Современника" было объявлено в газетах; мы тотчас предложили громко и открыто издателям "Современника" печатать его на наш счет за границей ("Колокол", л. 139, 1862). На наше предложение никогда не было ни малейшего отзыва. Как же я мог писать об этом положительно и к тому же в Россию? Уж не служу ли после этого и я в тайной полиции? А. Герцен. ("Колокол"). (См.: И. В. Порох. Герцен о процессе Чернышевского.- Сб. "Проблемы изучения Герцена". М., 1963, стр. 226 - 227).)

По поводу письма сего Чернышевский 7 июля был арестован, и у него сделан обыск, при коем найдены следующие относящиеся к делу бумаги:

Анонимная записка с уведомлением, что дело о манифестации в Думе^* по высочайшему повелению оставлено без рассмотрения, беспокоить по этому делу никого не будут. Переписка Чернышевского с профессором Андреевским, коему он предлагает быть посредником между публикою и читавшими лекции профессорами для разъяснения причины прекращения публичных лекций. Письмо И. Б. (по почерку - Ивана Бордюкова), в котором замечательны слова: "Москва занята теперь тверскими происшествиями,- говорят, революция будет". Письмо Герцена без надписи, а потому неизвестно, к кому адресованное, со многими выскобленными словами, где он опровергает совет Чернышевского не вовлекать юношество в литературный союз, потому что из этого ничего не выйдет, и предлагает в темных выражениях проект организации какого-то общества или союза, избрав центрами деятельности ярмарки Нижегородскую, которую-нибудь из Днепровских и Ирбитскую или иной Урало-Сибирский тракт. Анонимное письма к Чернышевскому, в коем называют его пропагандистом, социалистом, Маратом, желающим ниспровергнуть существующий порядок и учредить демократию и затем угрожают ему самому гибелью; алфавитный ключ на 4-х картонных бумажках и, наконец, две тетрадки, написанные с сокращением слов, слогов и букв. Тетрадки эти заключают в себе дневник Чернышевского, относящийся к тому периоду времени, когда он не состоял еще в брачном союзе, а был женихом. В нем обращают на себя внимание следующие мысли, к делу относящиеся: "Меня каждый день могут взять. Какая будет тут моя роль. У меня ничего не найдут, но друзья у меня весьма сильные. Что могу я другое делать? Сначала я буду молчать и молчать, наконец, когда ко мне будут приставать долго, это мне надоест, и я выскажу свое мнение прямо и резко. И тогда едва ли уже выйду из крепости. Видите, я не могу жениться. Я не могу, не вправе связать чьей бы то ни было судьбы с моею".

^* (На лекции профессора Костомарова в марте 1862 г. ("Колокол").)

Чернышевский, содержась в крепости, 5 октября написал жене своей письмо, в коем говорит, между прочим: "Наша с тобою жизнь принадлежит истории; пройдут сотни лет, а наши имена все еще будут милы людям, и будут вспоминать о нас с благодарностью, когда уже забудут почти всех, кто жил в одно время с нами". Объясняя жене своей, что он намерен составлять "Энциклопедию знания и жизни", он пишет: "Со времени Аристотеля не было делано еще никем того, что я хочу делать, и буду я добрым учителем людей в течение веков, как был Аристотель".

Между тем во время производства изысканий по делу Чернышевского отставной корнет Всеволод Костомаров, судившийся в Москве за печатание запрещенных сочинений и по высочайшему повелению разжалованный в рядовые с назначением на службу в Кавказский линейный батальон, при препровождении его к месту назначения с жандармским офицером Чулковым дорогою в Туле заболел, а 5 марта 1863 года написал письмо некоему Соколову в С.-Петербург. Письмо это Чулков представил начальнику III отделения с. е. и. в. канцелярии. Письмо это заключает в себе подробный рассказ Костомарова, каким образом он вовлечен был в преступление, за которое судился, Чернышевским; каким образом Чернышевский вместе с литератором, ныне государственным преступником Михайловым, сочинил воззвание к барским крестьянам, а полковник Шелгунов - воззвание к солдатам, и дали ему для напечатания через студента Сороко, с коим он приезжал в Петербург из Москвы. Описывая подробно личность Чернышевского, как агитатора, который совратил с пути истинного несколько юношей, он так характеризует его: сравнивая его с Самсоном, он говорит, что израильтянин был так непрактичен, что, расшатав столбы здания, втемяшился в самую средину его и повалил обломки на себя. Наш Самсон (т. е. Чернышевский) рассуждает иначе; он полагает: чем мне погибать под обломками старого здания, я лучше пошлю других развалить его, а сам посижу пока в сторонке. Коли развалят, хорошо, я займусь постройкою нового, а не развалят, надорвутся, так мне-то что? Я-то всячески цел останусь.

Далее Костомаров пишет другу своему, что напрасно он будет укорять его за то, что не открыл в свое время всего, что в его руках были все средства увязить Чернышевского на свое место, что он сам видел эти письма, что в его руках была возможность сделать то, чтобы текст сентенции за составление воззвания к барским крестьянам относился не к нему, а к Чернышевскому. Тогда он должен был молчать, но теперь, когда уже совершилось, говорит в нем горькая боль оскорбленного сердца. Выгораживая Чернышевского и Шелгунова из этого дела, он продал себя. Он виноват в этом перед обществом, для которого деятельность кружка, созданного учением Чернышевского, принесла и приносит такие горькие, отравленные плоды. Затем Костомаров описывает, как Михайлов привез и рекомендовал его Чернышевскому, как они втроем в кабинете читали сочиненное Чернышевским воззвание к барским крестьянам, и как он не соглашался напечатать его, если Чернышевский не смягчит выражений этого воззвания, вызывающих к резне, как Чернышевский не соглашался сначала на это, но потом изменил несколько; как Шелгунов сочинил воззвание к солдатам, ходил в казармы читать это воззвание и уговаривал солдат; как Чернышевский диктовал ему, Костомарову, в Знаменской гостинице воззвание к раскольникам, которое он впоследствии уничтожил^*.

^*(Всеволод Костомаров - был уже прежде известен доносом: умышленно разжаловать в солдаты агента тайной полиции и послать его с жандармским офицером с тем, чтобы они сочинили клевету на человека, которого иначе обвинить было не в чем, а обвинить хотелось - как это хитро! На каком законе основываясь, правительство начало следствие подлогом? И подлог этот скреплён высочайшим решением! Что же - государь участвует в подлоге? Или он жалкая игрушка в руках злодеев? ("Колокол"))

По распоряжению III отделения с. е. и. в. канцелярии Костомаров был возвращен из Тулы в Петербург, и при нем найдены письма Михайлова и записка карандашом следующего содержания: "В. Д. вместо срочно обяз. (как это по непростительной оплошности поставлено у меня) - наберите везде "врем, обяз.", как это называется в Положении. Ваш Ч." Костомаров объяснил, что записку эту написал Чернышевский, бывши у него в Москве, но не заставши его дома, когда уже дано было ему для печатания воззвание к барским крестьянам. Но по предъявлении этой записки Чернышевскому, он не признал ее своей.

По сличении почерка руки Чернышевского с его запискою, секретари сената нашли, что хотя в общем характере нет сходства с почерком Чернышевского, но многие буквы, а именно 12 из числа 25, составляющих записку, имеют сходство. Присутствие же правительствующего сената нашло, что и в отдельных буквах сей записки, и в общем характере почерка ее есть совершенное сходство с почерком руки Чернышевского^*.

^* (Видно, у дряхлых сенаторов глаза посговорчивее, чем у секретарей! ("Колокол").)

Воззвание к барским крестьянам, в сочинении коего обвиняет Костомаров Чернышевского, и экземпляр которого, переписанный неизвестно кем, находится в деле Костомарова, будучи писано языком простонародным, заключает в себе превратное толкование Положения 19 февраля 1861 года об освобождении крестьян; в нем говорится, что государь обманул крестьян, и что на основании Положения они будут еще в большей кабале, чем были доселе, и окончательно разорятся; затем объясняется крестьянам, в чем именно состоит воля, приводятся в пример Франция, Англия, Швейцария, Америка, где нет будто бы ни подушных, ни рекрутства, ни паспортов, где всем управляет народ, где цари находятся под властью народа, который выбирает и сменяет царей, если они не нравятся ему. В заключении автор прокламации приглашает барских крестьян готовиться добывать себе волю втайне, подговаривать к тому же государственных и удельных крестьян и солдат, а когда все это будет готово, он обещает дать сигнал к общему восстанию. В этом воззвании везде упоминаются срочно-обязанные, каковую ошибку, как выше упомянуто, просил Костомарова Чернышевский запиской исправить при напечатании.

Кроме сего, жандармский капитан Чулков донес генерал-майору Потапову, что во время остановки его с Костомаровым, по случаю болезни его, прежде приезда в Тулу, еще в Москве его посетил мещанин Яковлев, желавший проститься с ним. Из разговоров их он заметил, что Яковлеву хорошо известны все отношения Костомарова к Чернышевскому, и предложил Яковлеву подтвердить это письменно, на что Яковлев и согласился.

Показание Яковлева состоит в следующем: летом 1861 года он был переписчиком бумаг и сочинений у Костомарова. Занимаясь у него, он очень часто видел у него приезжавшего из Петербурга какого-то знаменитого писателя под именем Николая Гавриловича Чернышевского. Раз, когда он занимался перепискою бумаг по случаю летнего времени в садовой беседке Костомарова, он слышал между ними, ходившими в саду под руку друг с другом, следующий разговор: Чернышевский говорил: "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон. Вы ждали от царя воли, ну вот вам и воля вышла". Называя статью эту своею, Чернышевский просил Костомарова скорее напечатать ее.

Не находя в этих фразах ничего противозаконного и не понимая точного их смысла, он тогда оставил это без внимания. Но ныне, узнав, что Костомаров осужден за какие-то противозаконные действия и желая оградить себя от всякой ответственности, он долгом считает о слышанном им разговоре довести до сведения правительства.

На предложенные Костомарову высочайше утвержденною Следственною комиссиею вопросы, он подтвердил все изложенное им в письме к Соколову. Генерал-майор Потапов препроводил в высоч. учр. Следств. комиссию полученную им чрез московского губернского прокурора докладную записку содержащегося в смирительном доме мещанина Яковлева и переписку конторы московского смирительного и рабочего домов. Из бумаг сих видно, что Яковлев отправился в Петербург для донесения об отношениях Костомарова к Чернышевскому, но на Тверской станции Николаевской железной дороги за пьянство и буйство был взят в полицию и препровожден к московскому обер-полицмейстеру, а от него в Дом градского общества, которое отправило его за вышеизъясненные проступки в смирительный дом на 4 месяца. По вытребовании Яковлева и студента Сороко в Петербург, они на данные им вопросы ответили: Сороко, что хотя он и приезжал с Костомаровым в Петербург и хотя знаком был с Михайловым, но воззвания к барским крестьянам Костомарову не передавал, а передал ему запечатанное письмо от Михайлова; с Чернышевским же лично знаком не был. Показание сие Сороко утвердил и на очных ставках с Костомаровым, несмотря на улики его. Яковлев подтвердил прежнее свое показание и по предъявлении ему Чернышевского утвердил, что он есть то самое лицо, о котором он свидетельствует.

Редактор журнала "Современник" Некрасов представил генерал-майору Потапову полученное им по почте из Москвы письмо, в коем пишущие объясняют, что они находятся арестованными в смирительном доме. На страстной неделе к ним явился какой-то мещанин Яковлев и объяснил, что также содержится за политическое преступление, и обратился к ним за советом. Он поехал в Петербург по весьма важному делу, но на Тверской станции выпил и забуянил; за это общество посадило его в рабочий дом. На вопрос, по какому деду он ездил к генералу Потапову, Яковлев отвечал: Я был злаком с Костомаровым, на днях получил записку без подписи, в коей меня приглашают в гостиницу "Венеция" № 18. Явившись туда, я был изумлен, встретив Костомарова в солдатской шинели и с жандармским офицером. Он сделал мне следующее предложение: "вот тебе письмо к моей матери, поезжай с ним в Петербург и отдай его по адресу. Мать моя научит тебя, что делать, и ежели ты последуешь ее наставлениям, будешь хорошо награжден". "А Костомаров не говорил вам, что именно вам придется делать?" - спросили они. "Говорил, что должен дать в III отделении показание, будто бы слышал, как Чернышевский в разговоре с Костомаровым сказал следующую фразу: "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон!" Я не знаю, что значат эти слова и зачем Костомарову нужно, чтобы я дал такое показание. Скажите, если я дам такое показание, может ли Потапов что-нибудь сделать для меня; может ли, например, освободить из рабочего дома?" "Ну, это вряд ли. Мы думаем, что за ложное показание Потапов вас будет скорее преследовать, потому что по закону ложный свидетель подвергается строгому наказанию". "Я уже подал Потапову отсюда прошение,- сказал Яковлев,- меня скоро потребуют в Петербург,- сам не знаю, что делать". Мы сказали, что лучше сказать правду. Мы не поверили Яковлеву, зная что Костомаров не мог быть в это время в Москве, потому что судился вместе с нами в сенате и приговорен к 6-ти месячному заключению в крепости и к ссылке в солдаты на Кавказ. 4 апреля мы удивились, увидев Яковлева на дворе с жандармами. И нам сказали, что его отправляют в Петербург. Вспомнив разговор наш с ним, мы невольно пришли к предположениям, что Чернышевский действительно обвинялся в каком-либо политическом преступлении, что Костомаров и его семейство, с помощью Яковлева, хотят подвергнуть Чернышевского несправедливому обвинению суда". Все это заставило пишущих обратиться с просьбою к Некрасову, прося представить письмо это, куда следует, чтобы предупредить возможность несправедливого приговора суда. Все это они готовы, в случае надобности, подтвердить перед судом присягою. Подписали: Гольц-Миллер, Ильенко,. Новиков, Сулин и Ященко.

Комиссия положила: вследствие такового поступка Яковлева и безнравственного его поведения, не ожидая 4-х месячного срока, на который он присужден обществом, отправить его на жительство в Архангельскую губернию, на что испрошено высочайшее соизволение, каковое и последовало. Полковник Шелгунов против возводимых на него Костомаровым обвинений не сознался, утвердив запирательство свое и на очной с Костомаровым ставке. Литератор Михайлов, бывший губернский секретарь, судившийся в сенате за распространение привезенного им из Лондона возмутительного воззвания "К молодому поколению" и сосланный на каторгу, во время производства над ним в сенате следствия, между прочим показал, что; он имел в руках своих воззвания и к барским крестьянам и к солдатам, из которых последнее переписывал и исправлял, но не открыл никого из своих сообщников. Правительствующий сенат испрашивал высочайшее повеление, следует ли Михайлова судить отдельно за то преступление, за которое он был предан суду I отделения 5-го департамента сената, т. е. за распространение воззвания "К молодому поколению", или совокупно с падающим на него обвинением в отношении сочинения воззваний к барским крестьянам и солдатам. Государь император высочайше повелеть соизволил: судить Михайлова за распространение прокламации "К молодому поколению" отдельно от других падающих на него обвинений^*.

^* (Каким же образом Михайлов, приговоренный к каторге 14 декабря 1861 года, мог в деле Чернышевского, арестованного 7 июля 1862 года, показывать сенату по вопросам, которые в 1861 г. не были подняты? ("Колокол"))

По поступлении дела о Чернышевском в правительствующий сенат, г. обер-прокурор по поручению управляющего министерством юстиции предложил на совокупное рассмотрение с делом о Чернышевском полученное в III отделении собственной е. и. в. канцелярии письмо Чернышевского к Алексею Николаевичу (вероятно, Плещееву). Письмо это следующего содержания^*.

^* (Далее идет текст письма, опубликованного в наст. изд. на стр. 355-356.)

Письмо сие предъявлено было в Присутствии сената Чернышевскому, и по содержанию оного он был допрошен. Но Чернышевский в данных ответах объяснил, что письмо сие писано не им, и о содержании оного отозвался неведением.

Вследствие заключения сената, делаемо было секретарями сената сличение почерка руки Чернышевского с почерком, коим писано письмо сие, и секретари единогласно признали, что как это письмо, так и бумаги, в деле находящиеся, писанные Чернышевским и им не отвергаемые, писаны одною и тою же рукою^*; Присутствие I отделения 5-го департамента, сличив с своей стороны почерк Чернышевского с письмом сим, признало вышеозначенное заключение секретарей сената правильным и посему определило заключение сие утвердить во всей силе. Рядовой Костомаров" быв вытребован в Присутствие сената и, подтвердив прежние объяснения свои касательно сношении своих с Чернышевским, о письме сем объяснил, что оно дано было ему Чернышевским для передачи Плещееву, но он его куда-то затерял, а после нашел его за подкладкой своего саквояжа, но как оно, быв измочено и разорвано (письмо это, действительно, получено в сенате разорванное и со следами подмочки)^**, то отдать его Плещееву ему было уже совестно.

^* (Как же это гг. секретари - раз так, а раз инак? ("Колокол"))

^** (В "Колоколе" вместо "со следами подмочки" напечатано "со следами подчистки" и дано примечание: (9). Кто же это делал подчистки? Неужели подчистки в этом случае служат против Чернышевского, а не доказывают облыжный донос Костомарова? Хороша логика!)

Подсудимый Чернышевский во всех вышеизложенных выведенных на него обвинениях ни на допросах в Следственной комиссии, ни на передопросах в правительствующем сенате, ни на очной с Костомаровым ставке не сознался, не отвергая, впрочем, ни знакомства своего с Костомаровым, ни с Михайловым. На очной ставке с Костомаровым в комиссии он сказал: "Я поседею, умру, а не переменю своего показания". Знакомство свое с Костомаровым он объяснил тем, что покровительствовал только ему, как молодому начинающему литератору. Чернышевский домогался пред правительствующим сенатом, чтобы сличение почерка руки, коим писано было письмо к Алексею Николаевичу, дозволено было ему произвести самому с почерком Костомарова и чтобы ему дали для сего лупу, увеличивающую в 10 или 12 раз. Но правительствующий сенат, имея в виду, что при сличении соблюдены были все требуемые законом обряды и формы, в домогательстве его отказал^*.

^* (Т. XV свода закон, ст. 286: "Суд первой степени обязан доставить подсудимому все средства к оправданию".- А сенат видно не обязан! Ст., 144: "Обвиняемый во все время производства следствия имеет неотъемлемое право представлять все, что может служить к его оправданию" ("Колокол").)

Коллежский регистратор Алексей Николаевич Плещеев быв вызван в сенат и, утверждая юному знакомство и литературные отношения свои с Чернышевским, ни в каком противозаконном участии с ним не сознался, равно как и в получении от него письма, посланного через Костомарова^* под заглавием: "Добрый друг Алексей Николаевич".

^* (Да ведь даже и Костомаров не говорил, что он отдал письмо Плещееву! ("Колокол"))

Из сведений о происхождении Чернышевского видно, что он сын священника, воспитывался первоначально в семинарии, а потом в университете, служил преподавателем во 2-м кадетском корпусе, был учителем гимназии в Саратове, потом причислился к С.- Петербургскому губернскому правлению и в 1859 году вышел в отставку. От роду ему 35 лет, женат, имеет двух детей.

Рассмотрев обстоятельства настоящего дела, правительствующий сенат находит, что на подсудимого Чернышевского выводятся три следующие обвинения:

1. Противозаконные сношения с изгнанником Герценом, стремящимся пропагандою ниспровергнуть существующий в России образ правления, и участие с Герценом в сих преступных его замыслах. В отношении сего обвинения из дела видно, что основанием к тому служит токмо приписка Герцена в письме к Серно-Соловьевичу о намерении его издавать с Чернышевским журнал здесь, т. е. в Лондоне, или Женеве, и письмо, найденное у Чернышевского, неизвестно к кому адресованное, которое, по словам его, получено им по городской почте, писанное Герценом или Огаревым, в коем возражают против убеждения Чернышевского не вовлекать юношество в литературный союз. Чернышевский с своей стороны не сознался ни в каких противозаконных сношениях с Герценом, объяснив, что, действительно, Михайлову, отправляющемуся в Лондон, он поручил сказать Герцену, чтобы он не вовлекал молодежь в его противозаконные планы. При таковых обстоятельствах нет основания признавать Чернышевского виновным в участии с Герценом в его стремлениях пропагандою ниспровергнуть существующий в России образ правления, а посему по обвинению этому, согласно 304 ст. 2 кн. т. XV Св. зак. уг., его следует признать недоказанным^*.

^* (Между тем Чернышевский был арестован по поводу сношений, признанных недоказанными, а ст. 102, книга 2, т. XV говорит: "Если против кого-либо будет обвинение, неподкрепленное ясными уликами, но не совсем уважительное, то, не приступая ко взятию, полиция обязана... стараться удостовериться, есть ли достаточная причина подвергнуть его уголовному следствию" ("Колокол").)

2. Сочинение возмутительного воззвания к барским крестьянам, переданного Костомарову для напечатания, с целью распространения.- В отношении сего обвинения из дела оказывается, что подтверждением оному служат: а) показание разжалованного из корнетов в рядовые Всеволода Костомарова, подробно и обстоятельно объяснившего весь ход переговоров его с Чернышевским о печатании воззвания к барским крестьянам; б) записка, найденная у Костомарова, оставленная у него Чернышевским, в которой последний просит исправить ошибку его в рукописи и напечатать вместо "срочно обязанные" - "временно обязанные" (крестьяне), как это значится в Положении, что подтверждается и рукописью, в деле находящеюся, в коей действительно написано "срочно обяз.", и признанное Присутствием правительствующего сената совершенное сходство почерка сей записки с почерком Чернышевского, как в отдельных буквах, так и в общем характере; в) показание мещанина Яковлева, переписчика бумаг у Костомарова, слышавшего разговор Костомарова с Чернышевским, который просил его скорее напечатать воззвание к барским крестьянам; г) показание бывшего под судом в правительствующем сенате политического преступника Михайлова о том, что он имел у себя в руках воззвание к барским крестьянам и передал Костомарову, так как показание это совпадает с показаниями Костомарова, объяснившего об участии Михайлова в напечатании воззвания к барским крестьянам^*; токмо Михайлов, пойманный и уличенный государственный преступник, не будучи в состоянии сам избавиться от заслуженного им наказания, скрывает своих сообщников^**. К опровержению вышеизложенных улик представлено токмо литератором Некрасовым письмо содержащихся в смирительном доме за политические преступления 5 лиц, доказывающих, будто бы Яковлев был подговорен Костомаровым к ложному против Чернышевского показанию, имеющее само по себе вид стремления осужденных к легчайшему наказанию спасти своего сообщника, еще не осужденного судом уголовным,- представляет и ту несообразность, что извет на Яковлева не представлен начальству смирительного дома, которое по горячим, следам имело бы возможность раскрыть истину, а сообщен владельцу журнала, в котором Чернышевский развивал свои зловредные идеи^***. Сам Чернышевский против улик сих никакого опровержения не представил.

^* (Дальше в первой черновой редакции было: "токмо Михайлов, пойманный и уличенный государственный преступник, не будучи в состоянии сам избавиться от заслуженного им наказания, скрывает своих сообщников, как это введено в непременное условие между заговорщиками; все эти улики, к опровержению коих представлено токмо литератором Некрасовым письмо содержащихся в смирительном доме за политические преступления 5 лиц, доказывающих, будто бы Яковлев был подговорен Костомаровым к ложному против Чернышевского показанию, имеющее само по себе вид стремления заговорщиков подобными средствами спасти своего сообщника, а самим Чернышевским к опровержению их ничего не представлено, составляют полное нравственное убеждение в том, что воззвание к барским крестьянам сочинил Чернышевский и принимал меры к напечатанию в видах распространения и 3) Участие в составленном противу правительства заговоре и приготовление к возмущению. Вещественным доказательством сего преступления против Чернышевского служит находящееся в деле вышеприведенное собственноручное письмо Чернышевского к некоему Алексею Николаевичу (Плещееву)". (ЦГАОР, ф. 112, ед. хр. 38, лл. 280-282.))

^** (Ст. 216, книга 2, т. XV: "не допускаются к свидетельству под присягою - люди, подкупленные к свидетельству". Едва ли есть сомнение, что Костомаров и Яковлев относятся к этому роду свидетелей; разве они были допущены, потому что из дела не видать, чтобы они были приведены к присяге - а по ст. 229 это - необходимое условие для допроса свидетелей. Что же касается до Михайлова, он едва ли мог делать показания, приведенные в деле ("Колокол").)

^*** ("Если общая ссылка состоит из трех лиц, и по учинению допроса двое из них обличат одного в лживом показании, то надлежит решить дело по показанию двух, а свидетельство одного оставить" (ст. 331, кн. 2, т. XV). Куда же сенат девал Гольц-Миллера, Сулина и других? ("Колокол"))

Из сих улик возникает полное нравственное убеждение, что воззвание к барским крестьянам сочинил Чернышевский и принимал меры к распространению чрез тайное отпечатание оного.

и 3. Приготовление к возмущению. Вещественным доказательством сего преступления против Чернышевского служит находящееся в деле собственноручное (т. XV Св. зак. уг. кн. 2 ст. 326^* и т. X ч. 2 ст. 354) письмо Чернышевского к некоему Алексею Николаевичу (Плещееву). Таким образом, это письмо обращает нравственное убеждение виновности Чернышевского в юридическое тому доказательство (ст. 308 т. XV)^**. В этом письме он, укоряя друга своего в медленности приобретения орудия к тайному печатанию и распространению возмутительных воззваний, пишет, что они воспользовались случаем, когда им подвернулись люди, занимающиеся тайным печатанием, напечатать свой манифест. Несомненно, что здесь речь идет о Костомарове, Сулине, Сороке и о воззвании к барским крестьянам, которое они взялись напечатать. Из этого письма явствует, что ему были известны другие злоумышленники, возмущавшие общественное спокойствие распространением своих воззваний (Л. и 23 в Понизовьи).

^* (А ст. 324 признает совершенным доказательством письменные документы только признанные тем, против кого были представлены ("Колокол").)

^** (Странные ссылки ка статью, которая признает за совершенное доказательство совокупность только таких несовершенных доказательств, которые исключают возможность недоумевать о вине подсудимого. Здесь же им нельзя верить ни врозь, ни совокупно ("Колокол").)

Изложенные обстоятельства не допускают сомневаться в существовании злоумышления к ниспровержению правительства^* и в принятии Чернышевским деятельного в том участия, с приготовлениями к возмущению. Таким образом, действия Чернышевского заключают в себе все условия преступления, предусмотренного в Св. зак. уг. кн. 1 т. XV в главе о госуд. преступл. в ст. 283, т. е. участие в злоумышлении противу правительства. Но принимая во внимание, что таковые злоумышления Чернышевского открыты правительством заблаговременно, при начале оных, и ни смятений, ни каких-либо других вредных от того последствий не произошло, Чернышевский на точном основании последующей 284 ст.^** должен быть подвергнут наказанию по 3-ей или 4-ой степени 21 ст. Обращаясь затем к определению степени предлежащего Чернышевскому наказания, сенат находит, что Чернышевский, будучи литератором и одним из главных сотрудников журнала "Современник", своею литературною деятельностью имел большое влияние на молодых людей, в коих, со всею злою волею, посредством сочинений своих развивал материалистические в крайних пределах и социалистические идеи, которыми проникнуты сочинения его, и, указывая в ниспровержении законного правительства и существующего порядка средства к осуществлению вышеупомянутых идей, был особенно вредным агитатором, а посему сенат признает справедливым подвергнуть его строжайшему из наказаний, в 284 ст. поименованных, т. е. по 3-ей степени в мере близкой к высшей по упорному его запирательству, несмотря на несомненность доказательств, против него в деле имеющихся.

^* (В первой черновой редакции было: "Изложенные обстоятельства несомненно доказывают существование противоправительственного заговора и принятие Чернышевским деятельного участия в сем заговоре и приготовлениях к возмущению. Таким образом, действия Чернышевского заключают в себе все условия преступления, предусмотренного в Св. зак. уг.. кн. 1, т. XV в главе о государственных преступлениях в ст. 283, т. е. участие в составленном против правительства заговоре" (ЦГАОР, ф. 112. ед. хр. 38, л. 183).)

^** (Если бы даже обвинение было и справедливо, то никак нельзя было приговорить Чернышевского по ст. 294, а разве по ст. 285, которая, приговаривает к каторге от 8 до 10 лет и след. "благодушному монарху" можно было убавить ссылку на 4 года ("Колокол").)

В сих соображениях и на основании вышеприведенных законов правительствующий сенат полагает: отставного титулярного советника Николая Чернышевского, 35 лет, за злоумышление^* к ниспровержению существующего порядка, за принятие меры к возмущению и за сочинение возмутительного воззвания к барским крестьянам и передачу оного для напечатания IB видах распространения лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу в рудниках на четырнадцать лет, и затем поселить в Сибири навсегда^**.

^* (В первой черновой редакции: за участие в составленном заговоре.)

^** (Итак следствие и суд над Чернышевским произведены в противность здравому смыслу, честной правде и всем приведенным нами в примечаниях статьям уголовных законов! Ай да сенат! ("Колокол").)

Решение это, на основании 617 ст. 2 кн. т. XV Св. зак. уголовных, представить на высочайшее его императорского величества усмотрение и ожидать утверждения.

Затем правительствующий сенат определяет: его же, Чернышевского, по обвинению в противозаконных сношениях с изгнанником Герценом и в участии в его преступных замыслах, признать недоказанным^*.

^* (В тексте "Приговора", опубликованного в "Колоколе", есть абзац, отсутствующий в сенатском деле: "Приказали: по точному и немедленному исполнению выс. повеления, последовавшего на мнение государствен. совета по делу о бывшем титул, сов. Чернышевском, осужденном за государственные преступления и заключение прав сената по предмету обвинения его же Чернышевского в противозаконных сношениях с изгнанников Герценом и участии в его преступных замыслах, г. с.- петербургскому ге-нер.-губернатору предписать указом с препровождением копии с аттестата Чернышевского" ("Колокол", 1865, 1 января, л. 193, стр. 1586). Это незаконченное предложение взято из другого следственного документа - "Постановления сената" (см. наст, изд., стр. 435). В ЦГАЛИ имеется копия с "Приговора", восходящая к его сенатскому тексту (а не к тексту "Колокола"), в которой есть именно тот кусок, какого нет в сенатском деле (ЦГАЛИ, ф. 1, ед. хр. 38, лл. 29 - 40 об.). За этой рукописной копией следует еще одна, сделанная М. Н. Чернышевским. Сбоку переписчик написал: "Это я писал в 1881 или в 1882 г.- копия с рукописи, которую мы получили для прочтения всего на несколько дней от П. А. Потехина. Мих. Чернышевский (л. 41)". Поскольку "Постановление сената" появилось в делопроизводстве I отделения, 5 департамента, 3 экспедиции, 4 стола, среди чиновников этого отделения и следует, видимо, искать человека, который послал в "Колокол" "Приговор".)

Матвей Карниолин-Пинский 6 февраля.

Карл Венцель 6 февраля.

Алексей Веневитинов 6 февраля.

Граф Дмитрий Толстой 6 февраля.

Николай Лукаш 6 февраля.