Надзор без срока

26 апреля 1885 года начальник губернского жандармского управления сообщил губернатору:

"...в усиленном наблюдении за государственным преступником Николаем Гавриловым Чернышевским в настоящее время, по моему мнению, особой надобности не представляется, но надзор за ним необходим, в одинаковой мере с лицами, находящимися в г. Астрахани и подчиненными негласному полицейскому надзору".

С июня 1885 года для наблюдения за Чернышевским оставили одного агента; он же наблюдал и за другими политическими ссыльными, находящимися под негласным надзором полиции. Для Чернышевского и в этом случае делали исключение: за ним следили особо бдительно.

Ретивость полиции время от. времени подогревалась различными "происшествиями". Так, по прибытии в Астрахань Чернышевского сфотографировали; 24 фотокарточки были направлены "для снабжения таковыми полицейских чинов, как в Астрахани, так и в уездах губернии". А потом у нескольких "политических" в Петербурге нашли фотографии Чернышевского, как предполагали, - копии с астраханских фотографий. Головин 11 февраля 1885 года обратился к губернатору с просьбой проверить, имеются ли фотографии у тех чинов полиции, которым они были выданы в 1883 году. И вот разгорелось "дело", как из рога изобилия, посыпались запросы, началась тщательная проверка... Канитель тянулась долго, и все же нисколько не прояснился загадочный случай, который столь обеспокоил жандармов...

Усиленное внимание полиции и жандармерии привлекали приезды к Чернышевскому столичных гостей. Поездки Ольги Сократовны в Петербург, по Волге также вызывали постоянное беспокойство полиции: за ней продолжали наблюдать.

Для департамента полиции было совершенно ясно, что Чернышевский никуда не собирался (бежать. Тем не менее его продолжали держать в ссылке.

В конце 1885 года Михаил Чернышевский подал на имя Александра III ходатайство о разрешении его отцу жить "повсеместно" в России (следовательно, и в Петербурге) и заниматься литературным трудом (имелось в виду - под своим именем).

Ходатайство было отклонено. Очевидно, царское правительство посчитало, что ссылка еще не сломила духовные и физические силы Чернышевского.

Однако чрезвычайная конспиративность Чернышевского, по сути дела, пресекавшего всякие попытки шпиков установить какие-либо факты его "крамольных" действий или связей, давала свои плоды. Свидетельством этого являются поступавшие из года в год из Астрахани в Петербург шефу жандармов вынужденно-успокоительные аттестации.

Головин и его агенты рады были бы отличиться перед столичным начальством, оправдать огромные расходы на сыск. Но они не могли заметить никаких "попыток нарушения порядка" в связи с пребыванием Чернышевского в Астрахани. "Совместные и дружные действия" полиции и жандармерии были бесплодны. Хитро сплетенная сеть оказалась спутанной. Чернышевский всеми доступными ему способами ("эзоповский" язык писем и бесед, характер знакомств) стремился создать у своих гонителей уверенность в своей полнейшей непричастности к политике, сознательно умалял значимость своей литературной работы в качестве переводчика.

И полицейскому начальству, в конце концов, не оставалось ничего иного, как расписываться в собственном бессилии или аттестовать Чернышевского, как "безопасного" ссыльного.

Результатом было распоряжение департамента полиции от 24 января 1887 года о прекращении "особого наблюдения через наемных агентов" за Чернышевским. Оно вошло в действие 11 февраля. Но это не означало предоставления Чернышевскому свободы. Жандармерия и полиция его по-прежнему "опекали" и гласно, и негласно. Для них он оставался самым беспокойным "поднадзорным".

Во все годы астраханской ссылки Чернышевского за ним одним в городе "надзирали" несоизмеримо больше, чем за всеми остальными ссыльными.