самом центре Астрахани на Губернаторской площади, в сквере, что находился вблизи кремля, в 1884 году был открыт памятник Александру II.
В местных газетах в самом высокопарном слоге описывались "торжества": собралась охочая до зрелищ публика, произносились напыщенные речи, а вечером устроили иллюминацию... Высокая, грузная, темная фигура на гранитном пьедестале рисовалась отчетливо и портила вид центральной части города три с лишним десятилетия.
Вокруг памятника рассадили цветник, а впоследствии по всей площади рассадили деревья, сквер обнесли железной оградой, поставили скамейки для отдыхающих.
Чернышевский не ходил в Губернаторский садик, хотя до него было близко.
Любимым местом отдыха Чернышевского являлась самая крупная городская пристань - порт. Здесь - Волга, стройные тополи, тихие пруды... Хорошо было погулять, посидеть в пустынной боковой аллее. Здесь мысли принимали спокойное, ровное течение. А если появлялось желание пройти на берег, то и берег был рядом-с суматошной толпой пассажиров, гортанными выкриками грузчиков... На берегу не утихал громкий говор и гул большого порта. И здесь резко обнаруживались контрасты города: богатство и нищета, подневольный труд рабочего люда...
Когда Чернышевский поселился на набережной Канала, то не стало необходимости непременно ходить на прогулки в порт. Вдоль Канала тянулся деревянный настил, росли крупные старые деревья, -липа, акация, тутник (шелковица), стояли скамейки. Отдыхать можно было и здесь.
С весны, в половодье, этот район города оживал: по Каналу плыли и плыли лодки, а набережную под вечер, особенно по воскресеньям, заполняли гуляющие. Простой люд охотно собирался сюда на гулянье.
Русские и армянские купцы устраивали здесь скачки, катались в экипажах. Зимой те же купцы катались на санях по льду.
Чернышевский не мог никуда отлучаться из Астрахани.
В таких общественных местах, как дворянские, чиновничьи, коммерческие клубы, он бывать не мог, да и не интересовали они его. Только изредка сдавался он на уговоры своего секретаря Федорова и ходил в театр.
Но зато он любил доступное и необходимое ему - прогулки.
Прогулки были введены в распорядок дня. Да и квартиры, как правило, снимались вблизи тех мест, где удобно было погулять. Лишь очень редко, при срочной работе, прогулки откладывались.
Николай Гаврилович охотно использовал всякую возможность совершать и дальние прогулки вдоль загородных садов, до самой окраины. В летнее время Общественная библиотека "по случаю жаров" уже с часа дня закрывалась. Узкие городские улицы, лишенные зелени и прохлады, были мало привлекательны. Он ходил твердой поступью, слегка ссутулившись, смотрел проницательными, многое видевшими глазами. В городе везде находились люди, которым были дороги его имя, его слово и приветливая улыбка.
Чичуа был человек инициативный, предприимчивый. В ссылке он не желал попусту терять времени.
Решив доказать, что и в Астрахани можно получать превосходный шелк, он создал опытную станцию в одном из пригородных садов. Здесь было достаточно тутовых деревьев, камыша для настила... Здесь же Чичуа начал опыты разведения хлопка. Полив в саду производился с помощью распространенной тогда в астраханском крае примитивной водополивной установки - чигиря или "водяного колеса".
По настоятельному приглашению Чичуа, Чернышевский побывал на его станции. Опыты грузина ему понравились. Чернышевский интересовался, многие ли астраханцы посещают сад, наблюдал, как работницы-грузинки разматывают коконы.
Чичуа показывал писателю плоды своего труда и с увлечением рассказывал:
- Отличный шелк получается! Условия здесь прекрасные. Камыша - сколько угодно! Всходы - как на Кавказе! Вот если бы побольше были плантации тутника-шелковицы... Уж коли пришлось мне жить в Астрахани по независящим обстоятельствам, то хоть с пользою проведу досуг и добрую память оставлю. На мою станцию свободен доступ всем. Может быть, астраханцы займутся шелководством...*
* (Впоследствии, конца Чернышевюмий уже жил в Саратове, Чичуа представил экспонаты по шелководству на Саратовскую сельскохозяйственную выставку. По просьбе Чичуа, Чернышевский сообщал ему в Астрахань о том, как приняты его экспонаты.)
Часы отдыха Чернышевский использовал и для необходимых посещений: на почту (письма он непременно сдавал и получал сам), в магазины, аптеку.
Как-то Чернышевский зашел в часовой магазин. Хозяин поделился с ним горем:
- У меня сын в пятом классе гимназии и по математике столь неудачлив, что приходится прекратить учение...
- Я в четыре часа гуляю и зайду к вам на пятнадцать-двадцать минут, поговорю с мальчиком, - сказал Чернышевский.
И после короткой беседы с писателем мальчик стал неузнаваем, учился прилежно.
В аптеке Оссе провизором был некто Гренин, человек высокомерный, грубый, педантичный.
- Аккуратность - мой девиз, - твердил он своим молодым помощникам. Гренин обычно часами просиживал за специальными журналами.
Однажды, когда Николай Гаврилович зашел в аптеку, Гренин за конторкой читал фармацевтический журнал на немецком языке. Отвлекшись на несколько минут, он оставил журнал, а Чернышевский, по своей привычке интересоваться печатным словом, взял его, близко поднес к глазам.
- Вы не понимаете, - обратился к нему Гренин, отбирая журнал.
Чернышевский хладнокровно ответил, что предмет статьи ему известен из первоисточников, автор же статьи в журнале выступает, как компилятор ученых трудов.
И тут же спросил:
- А каково ваше мнение? Правильно ли он излагает их?
Гренин не нашел ничего лучшего, как ретироваться.
Все присутствовавшие были очень довольны посрамлением заносчивого и невежественного провизора.
Летом прогулки Николая Гавриловича иной раз затягивались, и только бой часов на соборной колокольне, слышный во всем городе, призывал его снова к рабочему столу.
В письмах писателя есть упоминания о том, что "Костенька" (секретарь Чернышевского Федоров) завлекал его в театр. Федоров стремился хоть на короткое время вовлечь Николая Гавриловича в круг своих интересов. С ним Чернышевский бывал в "Аркадии", любуясь летним театром с его оригинальными резными украшениями по дереву, был на репетиции. У Николая Гавриловича повелось знакомство с артистами, он испытывал расположение к артисту Г. М. Коврову, заходил к нему, беседовал и с его коллегами.
О посещении Чернышевским театра рассказывает в своих воспоминаниях С. Б. Сукиасова: "был Николай Гаврилович в театре в приезд армянского трагика Адамяна. В нашу ложу в антракте пришли свободные артисты и увели Николая Гавриловича за кулисы. Ему сделали овацию, он переходил из одних объятий в другие".