Глава пятая. Добрый учитель людей

Встречи

Как ученый и писатель Чернышевский постоянно был занят большой, напряженной работой. По многу часов каждый день проводил он у письменного стола. И тем не менее всегда проявлялась его живая общительность: Чернышевский искал и находил интересных для себя людей, да и к нему тянулись многие. Почти шестилетнее пребывание Чернышевского в Астрахани явилось большим событием в жизни города. Как ни скрывали его жандармы, как ни отгораживали от народа, люди знали о том, что в городе живет Чернышевский, передавали друг другу его слова, рассказывали о встречах с ним^*.

^* (Характерно, что жандармы и полиция, судя по архивным данным, оставались не осведомленными о наиболее значительных знакомствах Чернышевского.)

Первое время писатель жил совершенно замкнуто - к этому вынуждала новизна обстановки, усиленная "поднадзорность", нежелание навлечь полицейские репрессии на друзей и знакомых. Но с годами Чернышевский все более широко применял разнообразные способы противодействия слежке. Однако мнение о чрезмерной замкнутости, нелюдимости Чернышевского по-прежнему было весьма распространено, хотя оно уже находилось в явном противоречии с фактами. Не исключено, что в какой-то мере легенду о нежелании кого-либо принимать у себя и заводить знакомства и о том, что большинство его посетителей - это знакомые не его, а Ольги Сократовны, поддерживал и сам Чернышевский. Тем более, действительно бывали нежелательные ему посетители. Также несомненной легендой являлись и рассказы о его невнимательности к окружающему.

Чернышевский всегда принимал в соображение обстоятельства времени и места. Круг его знакомств с годами расширялся, на двери даже появилась надпись о часах приема, однако он с первого и до последнего дня астраханской ссылки проявлял крайнюю осторожность.

Когда с Чернышевским захотел познакомиться молодой учитель Скорикав, то Ольга Сократовна сначала навела о нем справки, чтобы убедиться в его добропорядочности. А затем, когда он явился в назначенный час, произошел следующий разговор:

Скориков. Извините, что я с такой настойчивостью решился вас побеспокоить. Мне так давно хотелось видеть Николая Гавриловича. Это, знаете ли, наш кумир.

Ольга Сократовна. Не вы одни, а многие добиваются знакомства с Николаем Гавриловичем. Только невозможно всех допускать: он очень занят и пришлось бы часто отрывать его от работы...

Лишь после долгих расспросов молодому учителю открылся доступ к Чернышевскому.

Воспользовавшись приглашением, преодолев свою робость, к писателю стал приходить молодой помощник провизора Ларин. Он надевал длиннополый, тщательно отглаженный сюртук, и простодушное его лицо выражало высшую степень серьезности. Ларина встречали радушно, он получал книги "со значением". Николай Гаврилович давал ему не просто, что попадало под руки, а руководил его чтением.

- Вас за меня оставят без обеда, - не раз шутливо говорил писатель, намекая на слежку.

А Ларин считал дни, когда вновь можно будет посетить (Чернышевского. Николай Гаврилович уже признал его своим человеком, Ольга Сократовна уверилась в нем, но все же Ларин стеснялся и иногда посылал за книгами мальчика из аптеки, расторопного и смышленого паренька Васю Мухина. И мальчик сам стремился идти, то и дело опрашивал Ларина:

- Вы еще не прочли книги? Не пора ли их менять?

И для него Чернышевский находил нужные, доходчивые слова.

Со временем Ларин даже получил доступ в кабинет Николая Гавриловича, а в кабинет писатель пускал немногих. Там и происходили беседы. В кабинете, небольшой уютной комнате, убранство было самое простое: письменный стол, книжный шкаф, кровать... На столе - черный хлеб (Николай Гаврилович за работой любил съесть кусок хлеба), пачки табака. И всюду - книги, книги, рукописи...

Ольга Сократовна, уезжая в Саратов, давала Ларину строшй наказ:

- Навещайте моего старика, но позже, чем до часу ночи, не задерживайтесь.

Многие астраханцы узнавали адрес Чернышевского, стремились увидеть его, порою просто из любопытства. Ольга Сократовна особенно недолюбливала таких посетителей. Правда, иной раз и к ней приходили женщины лишь за тем, чтобы посмотреть на Николая Гавриловича. А он сразу замечал это, когда выходил к столу, и тогда, замявшись, под каким-либо предлогом возвращался в кабинет.

В квартире Чернышевских изредка, обычно по субботам, собирался маленький кружок: сотрудники местных газет, учителя, врачи... Ольга Сократовна, стремясь дать Чернышевскому отдых, отвлечь его хоть ненадолго от занятий, созывала знакомых: раскинуть карты, поиграть в шахматы, пошутить. На таких-то "субботах", по-видимому, бывал и артист Андреев-Бурлак (о чем упоминает один из мемуаристов), - приходил и пел народные песни. Чернышевский был необыкновенным собеседником, веселым рассказчиком, умел заинтересовать и увлечь каждого. Он на память охотно воспроизводил комические сцены из Диккенса - писателя, которого очень ценил, называл: "это защитник низших классов против высших, это каратель лжи и лицемерия". Столь же охотно рассказывал исторические эпизоды, цитируя запомнившиеся ему страницы из разных книг, рассказывал об известных русских писателях.

Очень сдержанный по натуре, погруженный в свои мысли, застенчивый в быту, Чернышевский, едва начав говорить, особенно о памятной и дорогой ему эпохе шестидесятых годов, увлекался, преображался, как бы желая наговориться с людьми после вилюйского одиночества.

- Не раз мне приходилось видеть его из окна аптеки, - вспоминал Ларин. - Старческая походка, идет сеутулясь, одет очень скромно, в простом картузе... И вот начнет говорить - и не узнаешь его! Откинет волосы, глаза загорятся и, кто бы ни был с ним, - старый или молодой, невольно подпадал под его влияние...

Чернышевский не любил вспоминать Сибирь и постоянно уверял, что никаких страданий у него не было, что жил хорошо и ни в чем не нуждался. О своих прошлых годах, особенно о сибирской ссылке, он говорил лишь мельком, к слову. Как-то припомнил что в Вилюйск пароход приходил раз в год и однажды на нем оказались воробьи.

- Это страшно, страшно взволновало меня...

Однажды он рассказал о тюремной обстановке, в которой находился в Александровском заводе. В одной из соседних камер целую зиму сидели два поляка, и оба психически заболели. Один по ночам все "командовал" и делал из кусочков дерева "солдат". Другой без конца задавал вопрос: "Почему собака не боится зайца, а заяц боится собаки?".

Жутью веяло на слушателей от таких рассказов. И люди с удивлением смотрели на человека, выдержавшего все испытания, сохранившего ясный ум и полную работоспособность.

Беседуя с Елизаветой Ивановной Никольской в "Публичной библиотеке", Чернышевский, отвечая на ее расспросы, рассказывал о жизни в Вилюйске:

"- Одно время меня страшно осаждали разные приезжие "господа" - якутские купцы. Приедет купчик, сначала начинает расспрашивать о родословной, а затем выпытывать об ужасах казематов Петропавловской крепости. В. конце концов "посетители" меня так издергали, что я попросил жандарма никого ко мне не пускать. Жил одиноко и увлекался работой - писал всемирную историю в рассказах для детей".

У Чернышевского не раз бывал редактор газеты "Астраханский вестник" М. Попов. Газета начала выходить в 1889 году и в первом номере объявила, что ее цель "искренно объяснить центральной власти наши нужды, наши потребности" и т. д. Разумеется, никаких протестов против самодержавного режима газета не могла себе позволить. В лучшем случае в ней появлялись заметки, констатирующие некоторые факты жизни рабочего люда. (В памяти астраханских журналистов была судьба газеты "Волга" - газеты "коммерческой и литературной", выходившей в 1862-1865 гг. Газета разоблачала произвол крупных рыбопромышленников, притеснения рабочих и рыбаков. Местные воротилы устроили ей обструкцию, и, лишенная средств, газета закрылась).

Попов спрашивал писателя, как лучше поставить газету, какие вопросы осветить. Чернышевский отвечал сдержанно, разговор на эту тему отклонял. Попов, при всех благородных стремлениях, не в силах был создать орган, имеющий самостоятельные критические суждения по самым насущным вопросам жизни рабочих, рыбаков. И в его газете появлялись лишь челобитные к власть имущим.

- Жаль мне его, - говорил Николай Гаврилович про Попова. - Хороший человек, но он очень, очень болен...

Так он косвенно давал понять собеседникам о своем отношении к беспочвенным замыслам и надеждам редактора местной газеты.

Характеристики Чернышевского были метки, остроумны.

В то время молодежь увлекалась "Знамением времени" Мордовцева. А он в разговоре с Лариным сказал об этом писателе:

- У вас тут есть маляр Бажанов. Как вы думаете, напишет он картину?

Одного своего знакомого Чернышевский определил таю

- Знаете, какой он человек? Двадцать копеек у него заведется - В гости поедет на пролетке...

К Чернышевскому иногда заходили офицеры, чиновники, проезжавшие по Волге или направлявшиеся на Кавказ, в Среднюю Азию. Их приходилось принимать: то была печальная необходимость. Они хотели просто-напросто увидеть знаменитого человека и, может быть, потом где-то упомянуть об этом в разговоре.

Однажды явился военный врач, назначенный в Туркестан, и сказал:

- Я пришел по очень важному для меня делу. Каких мне убеждений придерживаться?

Николай Гаврилович ответил ему в том духе, что, мол, если вы до сих нор не приобрели убеждений, то я ничем помочь не могу.

К Чернышевскому пришел владелец сапожной мастерской с толстой тетрадью стихов и долго читал свои произведения.

Писатель внимательно слушал, потом посоветовал ему лучше заниматься ремеслом, чем писать стихи. Сказано это было в такой форме, что бесталанный автор нисколько не обиделся.

Как-то к Николаю Гавриловичу решился зайти учитель географии из местной гимназии. Писатель с увлечением говорил о египетском походе Наполеона. Указал все пункты, где проходили войска, где происходили сражения. Выйдя от Чернышевского, учитель смущенно сказал:

- Мне было стыдно, я чувствовал себя учеником приготовительного класса. Все время я боялся - не спросит ли он меня о чем-либо, а я не смогу ответить...

Сам Николай Гаврилович об этих случайных встречах даже не вспоминал.

Его внимание привлекали люди, на которых он мог повлиять и которые с радостью воспринимали его слово.