"Особо бдительный" надзор

Перед нами папка с бумагами, исписанными четким почерком, с причудливыми завитушками и множеством прописных букв. В папке - донесения, справки, шифрованные телеграммы...

Это -

 "Дело. 
 1-го стола канцелярии 
 Астраханского губернатора
 По указу Правительствующего Сената
 об учреждении надзора полиции за
 государственным преступником
 Николаем Чернышевским"*.

^* ("Дело" хранится в Астраханском областном государственном архиве. Автор использует фактические данные и документы из этого "дела".)

В "деле" сто листов. Оно было начато 25 июля 1883 года, то есть задолго до приезда Чернышевского в Астрахань и окончено 28 июня 1889 года - по его отъезде в Саратов.

В "деле" нашли свое отражение различные события астраханской ссылки Чернышевского. Вот рапорт полицеймейстера о прибытии ссыльного писателя, о том, что надзор за ним "поручен приставу 1-го участка и агенту Баканову". К этому добавлено: "По приезде Чернышевского в Астрахань, никаких встреч и демонстраций не было". Далее - "Список", составленный полицеймейстером в тот же день, о "водворении" Чернышевского.

Черствым, бесстрастным языком, равнодушно повествует это "дело" о долгих, томительных годах ссылки великого человека. О том же говорят и сухие строки жандармских донесений^*.

^* (Документальные данные из архива Астрах, губ. жандармского управления опубликованы в статьях: Н. М. - "Н. Г. Чернышевский в ссылке" (Газета "Коммунист", Астрахань, 25 июля 1938 г.); К. Виноградов - "Н. Г. Чернышевский в Астрахани" (журнал "Голос минувшего", № 7-8 за 1917 г.); "Чернышевский после Сибири" ("Былое" № 4 (26) за 1917 г.).)

Невозможно без глубокого волнения читать о том, как жандармы и полиция сплетали хитрую сеть своих "особых мер" вокруг запрещенного имени Чернышевского, окружая таинственностью все свои действия, наблюдая за каждым шагом своего постоянного "поднадзорного". И будто из-под спуда проступает их тайная мысль: новое место ссылки должно окончательно сломить Чернышевского.

Петербургские власти изо дня в день интересовались Чернышевским, проявляли большое беспокойство о его жизни в Астрахани. И местные "чины" спешили показать свое усердие. О прибытии Чернышевского и его жены последовало срочное уведомление в Петербург: "...все совершилось тихо, обыденным порядком".

4 ноября 1883 года директор департамента полиции Плеве в секретном отношении астраханскому губернатору сообщил:

"Ввиду особого значения Чернышевского в среде лиц неправительственного направления, признавалось бы необходимым установить совершенно негласное и особо бдительное наблюдение за сношениями и образом жизни Чернышевского, для своевременного предупреждения побега с его стороны, а также и каких-либо посторонних попыток к нарушению порядка по поводу возвращения или пребывания Чернышевского в Астрахани".

Одновременно говорилось, что департамент полиции ассигновал 250 рублей на 1883 год и 1500 рублей на 1884 год на расходы "по указанному предмету".

У астраханского губернатора появился небывалый доселе кредит на сыск: вместо ста рублей в год - до 1600 рублей. Добавленная сумма предназначалась специально для оплаты шпиков, которым надлежало наблюдать за ссыльным писателем.

Тем самым жандармерии давались исключительные права и все средства для такого "надзора", о каком ни слова не говорилось в официальном постановлении о переводе Чернышевского в Астрахань.

.Жандармский подполковник Головин и губернатор еще в сентябре согласовали "способы всестороннего надзора" за Чернышевским. Тогда же Головин сделал департаменту полиции представление об отпуске на это средств, о расширении штатов, ибо "сыскной части" ранее, по существу, здесь не было. Департамент полиции откликнулся щедро и вновь, в еще более веской форме, дал свои строгие указания.

В Астраханскую губернию под надзор полиции прибывали сотни людей - по судебным приговорам и по административным распоряжениям. Полиция не могла следить за ними так, как ей хотелось. Но политическая ссылка-иное дело. А тем более речь шла о важном "государственном преступнике". И губернское жандармское управление тщательно разработало порядок "особо бдительного" надзора. За Чернышевским должны были наблюдать три агента: один из полицейских чиновников и два - "из низшего сословия". Первому агенту вменялось в обязанность находиться вблизи Чернышевского ("если не в одном доме... то в соседстве с его квартирой"). На него возлагалось негласное наблюдение за поступками Чернышевского, знакомствами, образом жизни, занятиями и слежка за посещающими его лицами. Остальные два агента обязаны были вести надзор во время навигации, на пароходных пристанях, предупреждая попытки "поднадзорного" к побегу, следить за лицами, прибывающими в Астрахань для свидания с Чернышевским. При прекращении пароходного сообщения эти агенты обязаны были также "посещать трактиры и другие места, обращая внимание на лиц, могущих выражать сочувствие Чернышевскому и желание с ним познакомиться". Первый агент знал двух других младших, помогающих ему, и ежедневно докладывал о результатах наблюдения начальнику жандармского управления и полицеймейстеру.

Независимо от "обыкновенного" наблюдения со стороны полиции, было учреждено негласное наблюдение через жандармских унтер-офицеров.

"При таком способе наблюдения, - самодовольно писал губернатору Головин, - попытки к нарушению порядка, как самим Чернышевским, так и со стороны других лиц, по моему мнению, могут быть всегда предупреждены своевременно и побег Чернышевского едва ли будет возможен, если бы даже выискались к тому пособники..."

Губернатор согласился с ним.

Впоследствии Ларин вспоминал, что обычно за Чернышевским ходил агент или интеллигентного вида, в модной шляпе, или простоватый, одетый "под рабочего". Смотря по тому, куда шел Чернышевский, за ним следовал тот или другой агент.

Время, когда Чернышевского "переместили" в Астрахань, было глухое: в стране свирепствовала политическая реакция. Но уже пробуждался, готовился к борьбе с капитализмом рабочий класс, Появлялись первые марксистские организации, велась пропаганда идей научного социализма.

И полиция, и жандармерия были начеку. Малейшие проявления "крамольного духа" карались жесточайшим образом.

В жандармском управлении Астрахани, в тяжелом, мрачном здании, стоявшем на тихой улице, в стороне от глаз, великолепно понимали, какую ответственность возложило на них пребывание в Астрахани Чернышевского. Три шпиона следили за ним постоянно. "Полицейским чинам" в Астрахани и в уездах губернии были розданы его фотокарточки. Стоило кому-либо зайти к Чернышевскому на квартиру, стоило самому Николаю Гавриловичу пойти к кому-либо, как об этом тотчас становилось известно начальнику жандармского управления.

Вот выписки из агентурных сообщений:

1884 год. "В 11 ч. ночи 8 января был доктор Николай Михайлович Никольский и сидел более часу. Жена Чернышевского просила хозяина, чтобы он провел звонок в квартиру, так как к ним будет ездить доктор, лечить их 10 января звонок привешен".

10 января. "В 10 часов утра Чернышевский выходил из квартиры, был в лавке Белова. После того зашел к Райтману^*, где пробыл четверть часа. Затем в 12 часов дня Чернышевский опять заходил к Райтману и пробыл у него около часа". И так далее. О всех пустяках: куда заходил, сколько минут там пробыл, о чем спросил... А переезд на новую квартиру отмечался уже как событие.

^* (Кто был Райтман, осталось невыясненным.)

Пустяшные донесения агентов, видимо, мало устраивали местное начальство: надо было "развивать" деятельность, хотя бы показную, чтобы в департаменте полиции были довольны.

Однажды агент с недоумением донес: Чернышевский "вышел из квартиры и, дойдя до угла Александровского бульвара, взял извозчика и доехал до почтовой конторы (хотя весьма недалеко), а оттуда шел домой уже пешком".

Почему так вышло? Разобраться нетрудно. Чернышевский заметил агента и поехал на извозчике, агенту же за ним пришлось несколько кварталов бежать!

Как-то Ольга Сократовна встретилась на улице с дочерью домохозяина и что-то сказала о пароходе "Волжский цесаревич". Этого было достаточно, чтобы на донесении агента появилась резолюция: "Наблюдать за пароходом Цесаревичем".

Кто-то заходил к Чернышевскому на квартиру, но агенты не успели его проследить. Головин грозно приказывал; "Разузнать, кто такой"?

Головин и полицеймейстер требовали от агентов большей активности. Но агенты ничего "преступного" не могли обнаружить и уже в первых доносах стали представлять явно вымышленные сведения. Будто бы Чернышевский 24 февраля (1884 года) был в гостинице Стрельцова, и там "обошел все помещение и подошел к буфетчику, стал с ним говорить, что здесь публика чистая, разговор довольно тихий. Всегда ли так бывает? Буфетчик сказал, что всегда так тихо.

Потом обошел все помещение и спросил: "А ночью тоже бывает так тихо?" Буфетчик ответил ему, что мы ночью не торгуем. Что-то сказал про себя и ушел"...

Безграмотный, глупый донос, но в нем, однако, сквозит стремление намекнуть на что-то подозрительное, еще не рас крытое...

Но случались у астраханских жандармов и особенно тревожные дни.

Как известно, было приложено немало усилий к тому, чтобы "избежать огласки" пребывания Чернышевского в Астрахани. Но эти попытки ни к чему не привели. И в Астрахани, и в столице, и в Москве узнали, где находится пленник царя.

12 января 1884 года от группы московских студентов, отмечавших свой традиционный "Татьянин день" (годовщина основания московского университета), на имя Чернышевского поступила телеграмма:

"Пьем за здоровье лучшего друга студентов.

Московские студенты".

Легко представить, как забеспокоились жандармы! Чернышевского по-прежнему помнила передовая молодежь. "Крамольная" телеграмма была перехвачена. Головин немедленно донес о ней дапартаменту полиции.

Плеве не мог оставить это без внимания и срочно потребовал сведений от московского оберполицеймейстера: "Кому принадлежит мысль о посылке телеграммы Чернышевскому в Астрахань". Но молодые друзья и поклонники Чернышевского в университете так и не были обнаружены.

В марте 1884 года в Астрахань поступил неожиданный запрос из Гатчины от начальника секретной части в охране царя: не уезжал ли куда-либо из города Чернышевский?

Разумеется, Николай Гаврилович никуда не уезжал и не мог уехать. Но придворным кругам все же мерещился его побег.

Чернышевскому было известно, что за его перепиской следят, письма вскрываются, а иной раз и перехватываются. Но жандармы стремились знать не только о том, кому и что он писал, но даже и какие имел намерения.

Вскоре по приезде Николая Гавриловича, из Астрахани известили Плеве, что писатель собирался послать телеграмму редактору журнала "Вестник Европы" Стасюлевичу с просьбой открыть ему кредит в тысячу рублей в астраханском банке, в счет оплаты за будущие литературные труды. Жандармы следили, будет послана телеграмма или нет. До, 1 ноября она не отсылалась. Тогда, подозревая, что вместо телеграммы отослано письмо, сообщили об этом Плеве.

От Чернышевского потребовали сообщать жандармскому управлению о своей переписке. Это нисколько не согласовывалось с обычной гласной поднадзорностью, но пришлось подчиниться.

21 января 1884 года Чернышевский краткой запиской сообщил властям о посылке им рукописей в Петербург на имя А. Н. Пыпина, причем перечислил их содержание, 23 февраля - о посылке рукописей... Такие записки представлялись и в 1885 году.

Знакомых Чернышевского переписывали в полицейском участке, жандармы собирали сведения о их благонадежности.

Есть основания полагать, что охранка стремилась иметь своих агентов в самой квартире Чернышевского, используя для этого прислугу.

Все время Чернышевский чувствовал на себе недреманное жандармско-полицейское око, чувствовал, что его стараются полностью изолировать от мира.

Это отравляло жизнь, заставляло быть крайне осторожным в переписке, в знакомствах, наложило свой отпечаток на весь образ жизни. И в этих условиях Чернышевский - не отступая, не сдаваясь, - должен был определить характер своей деятельности, ибо жить без деяния он не мог.