Вынужденное уединение

В первые месяцы Чернышевские в Астрахани ни у кого не бывали, почти никого не принимали сами. Были страшная нужда, замкнутость и настороженное внимание полиции.

Николай Гаврилович привык жить чрезвычайно скромно, нетребовательно, углубляться в ученые занятия. Он любил и общение с людьми, любил отыскивать интересных для себя людей и беседовать с ними, но ему поневоле приходилось поступать иначе. И он избегал знакомств, визитеров, не желая быть предметом любопытства или навлечь на кого-либо подозрения полиции.

"Мы с папашей здесь положительно заживо погребенные, - писала Ольга Сократовна в письме 25 ноября 1883 года. - Жить в таком уединении, ни с кем не видеться, ни с кем не поговорить".

Ольга Сократовна тяжело переживала эти трудности.

Квартиру вскоре пришлось сменить: "Те хозяева оскорбили нас с Николаем Гавриловичем жесточайшим образом. Вследствие того далее был у нас обыск. Я все эти дни глаз не осушала от слез"...

Николай Гаврилович отнесся к обыску хладнокровно. Он уже понял особенности астраханской ссылки.

- Ну, бог с ними со всеми, - говорил он, успокаивая жену. - Будь только ты здоровенькая. Все это пустяки и не нужно обращать внимания.

В конце 1883 года стали поступать журналы "Вестник Европы" и "Отечественные записки", газеты. Николай Гаврилович много читал. Он непременно хотел быть в курсе общественной жизни.

Однажды Чернышевский посетил аптеку Оссе. Это была популярная в городе аптека. Немец Оссе среди астраханцев был известен тем, что использовал горькие соли местных озер.

Погода стояла холодная, и все в аптеке обратили внимание на незнакомца, одетого очень легко: осеннее пальто, простенький шарф... Вслед за ним вошел шпик, явно старавшийся держаться незаметно и поспешно пристроившийся в сторонке, на скамью для клиентов, ожидающих приготовления лекарств.

Чернышевский огляделся и сразу же направился к молодому помощнику провизора. То был рослый юноша с открытым лицом, понвидимому, доверчивый и доброго нрава.

- Здравствуйте, мой будущий молодой друг, - обратился к нему Чернышевский. - Дело в том, что я, в силу некоторых обстоятельств, долго ехал на перекладных и у меня появились пролежни. Что вы мне посоветуете взять? Быть может, это?

Он назвал несколько наиболее употребительных лекарств.

А помощник провизора, приготовляя все, что требовалось приветливому клиенту, думал: "Где я видел этого человека?" Лицо ученого, с глубокими, лучистыми глазами, ясным, проникающим в самую душу взглядом... Такое лицо нельзя не запомнить. И весь облик незнакомца неповторимый, своеобразный... Сочетание благородства и деликатности.

- Пожалуйста, вот ваши лекарства, - сказал аптекарь, Чернышевский с живостью взглянул на юношу:

- Благодарю. Нам с вами еще придется встретиться, молодой человек...

В аптеку пришлось обращаться снова и снова. Это было одно из немногих мест, где Чернышевский появился открыто в первые дни по приезде. Он стал здесь известным и желанным посетителем. Его такт, общительность, исключительная способность обращать к себе сердца людей, даже впервые узнающих, кто он такой, привлекали к нему новых друзей.

Помощника провизора Григория Ларина он приметил сразу. Молодой человек - неиспорченный, идущий в жизнь, - естественно мог воспринять хорошее влияние.

Ларину было известно запрещенное имя писателя. Вместе с товарищами он читал роман "Что делать?". Платили вскладчину три рубля в день за прочтение и читали тайком, - чтение знаменитого вольнодумного романа преследовалось.

Юноша знал только, что Чернышевский был сослан в Сибирь. Правда, втихомолку поговаривали, что его переводят в Астрахань (слухи опережали арестантский возок, мчавшийся где-то по глухой степи). Но доставили его или нет, где он поселился и чем занимается - все это оставалось неизвестным. И совсем неожиданно Чернышевский сам пришел, заговорил.

Юноша Ларин гордился тем, что Чернышевский назвал его своим "будущим молодым другом" и каждый раз обращался к нему, затевал беседу.

По давней привычке Чернышевский не мог равнодушно видеть книгу или журнал. Увидев, тотчас брал, подносил близко к глазам, начинал перелистывать.

Как-то почтальон при нем принес в аптеку антисемитский журнал "Луч". Чернышевский взял его, просмотрел и, выбрав удобный момент, сказал Ларину:

- Такие журналы, как "Луч", не имеют права существовать. Никогда не читайте подобной галиматьи... Если же вы любите читать, то могу посодействовать: я получаю толстые журналы.

И Чернышевский пригласил юношу приходить к нему за книгами. Благо идти было совсем недалеко.

Он очень нуждался. С болью в сердце Ларин увидел однажды, как Николай Гаврилович пришел к купцу, вынул гаванские сигары и сказал:

- Мне прислали, а я не курю их. Вот, возьмите. Дайте мне что-либо существенное...

Он часто заходил в магазин колониальных товаров Кузнецова. Это был богатый, известный в городе магазин. Хозяин - старый коммерсант - вел торговлю по старинным правилам. Чернышевский нигде не имел кредита. Только в этом магазине сын Кузнецова давал ему товары в долг, а иногда даже ссужал в заем деньги.

Задерживаясь в магазине, Николай Гаврилович попросту обращался к заинтересовавшим его людям, вступал в разговоры с приказчиками. Те тотчас бросали все дела и слушали, поражаясь его необыкновенным познаниям, уменьем владеть многими языками. И сам старик Кузнецов, в другое время очень придирчивый к приказчикам, никогда не делал замечания им в присутствии Чернышевского.

Вот в этом-то магазине, где постоянно толкался восточный люд, произошла любопытная сцена. Николай Гаврилович увидел здесь персидского муллу и еврейского раввина. Вышло так, что у них зашел разговор. Николай Гаврилович, обращаясь к одному на персидском языке, к другому - на еврейском, стал показывать общие корни их религий, подтверждая свои слова на память цитатами из древнеперсидских и древнееврейских книг. Мулла, вполне уверенный в своей учености, был столь поражен, что мог только спросить:

- Кто ты? Я и то меньше знаю...