Приезды в Саратов

За время сотрудничества в "Современнике" Н. Г. Чернышевскому всего два раза - в 1859 и в 1861 годах - удалось побывать в Саратове, где проживал его отец в своем доме вместе с семьей Пыпиных.

Об этих приездах сохранились воспоминания младшей из сестер Пыпиных Екатерины Николаевны, которой в то время было 14 лет. С Николаем Гавриловичем она не была знакома до 1859 года.

Когда мать послала ее на пристань встречать Николая Гавриловича, она спросила:

- А как же я его узнаю?

- А увидишь, с кем стоит Анна Сократовна, значит, тот и есть Николай Гаврилович,- сказала ей мать.

Анна Сократовна (сестра Ольги Сократовны) была известна девочке. Прибежав на пристань, она увидела, что взрослые ее сестры раскланиваются с каким-то высоким человеком, а рядом стоит Анна Сократовна. Катя пустилась бежать в гору домой с радостным известием.

Николай Гаврилович ласково встретился с ней. "Он был очень похож на тот портрет, где он со скрещенными руками", - вспоминала она в старости. Но видеться дальше с двоюродным братом ей почти не пришлось. Наверху в мезонине у него собирались незнакомые люди, туда девочке вход был закрыт.

В 1859 году Н. Г. Чернышевский навестил отца в июле. Это было сразу же по возвращении из поездки в Лондон к Герцену. По приезде в Саратов Н. Г. Чернышевский нашел старых знакомых, которых знал еще в бытность учителем гимназии. Это были: учитель Е. А. Белов; писатель Д. Л. Мордовцев со своей женой, по первому мужу Пасхаловой; преемник Н. Г. Чернышевского по гимназии В. Г. Варенцов; чиновники Н. А. Мордвинов и И. А. Ган; врач С. Ф. Стефани; юрист А. П. Ровинский, бывший ученик Н. Г. Чернышевского, принимавший в то время участие в заседаниях редакционной комиссии "по улучшению быта помещичьих крестьян". Н. И. Костомарова, входившего в этот кружок, в 1859 году, не было в Саратове. Собирались и в доме Чернышевских и у Мордовцевых на Никольской (ныне улица Радищева) и у Чечелевой-Галицкой на Кострижной (ныне Сакко и Ванцетти) и в доме матери А. Н. Пасхаловой на углу Царицынской и Ь. Сергиевской (ныне Первомайской и Чернышевского) улиц.

По словам современника, эти квартиры назывались "говорильни". Там протекали долгие, горячие, ожесточенные споры до глубокой ночи. "...Спорили о разных вопросах, волновавших тогда умы: политических (европейская политика под влиянием Наполеона III, внутренние реформы в России), литературных (споры о направлениях реалистическом, обличительном, народническом, славянофильском), педагогических (реформа школы, упразднение телесных наказаний), судебных... всего более спори ли, конечно, о предстоящем и чаемом освобождении крепостных, с землею или без земли, с вознаграждением помещиков или без оного,- последние вопросы, конечно, уже в конце 50-х годов..."

Летом и ранней осенью предпринимались прогулки за город, поездки на лодках по Волге. Понятно, какую роль должен был играть на этих собраниях Н. Г. Чернышевский, вождь революционной демократии. Это был период расцвета его деятельности в "Современнике" как непримиримого борца за права народных масс.

В стране складывалась революционная ситуация, обострялась борьба Чернышевского с либералами вокруг подготовлявшейся крестьянской реформы. Чернышевский после отраженной им атаки "Экономического указателя" приступает к созданию политико- экономической теории трудящихся в противовес теории капиталистов. Начинается работа по переводу "Оснований политической экономии" Милля с теми примечаниями Чернышевского, за которые Маркс назвал его "великим русским ученым и критиком".

В Саратове Н. Г. Чернышевский не оставлял литературной работы. 31 июля 1859 года он посылает Н. А. Добролюбову для "Современника" окончание статьи "Политика", которую начал писать на пути в Саратов во время остановок парохода у пристаней. Устройство пароходов было еще настолько несовершенным, что невозможно было писать, пока пароход шел. "От толчков машины сильно подергивало",- сообщает Чернышевский в письме Добролюбову. Поэтому большая часть статьи была дописана уже в саратовском мезонине.

Даже отправляясь к родным на отдых, великий демократ ни на минуту не прекращал работу.

В это время его мысли были заняты революционными событиями в Италии. Подчеркивая решающую роль народных масс в истории, называя народ "непреоборимой силой", Чернышевский имеет в виду Россию, когда предсказывает победу революции и гибель реакционных сил: эти последние "будут сокрушены силою народного ополчения, растают пред гневом народа, как воск тает перед лицом огня". Окидывая взором расстилающиеся перед ним за Волгой просторы необъятной русской земли, великим революционер мечтает об освобождении "бедных темных соотечественников поселян и городских простолюдинов". В этой очередной "Политике" он выступает мужественным борцом против "правительственной системы, принуждающей землевладельца обирать мужика для уплаты налогов и с тем вместе защищающей землевладельца в его господстве над мужиком".

В 1859 году в России началось массовое крестьянское движение, известное под названием "питейных бунтов". Бунты охватили 23 губернии, в том числе и Саратовскую. Они были направлены против винных откупов. Откупщики выколачивали из народа последнюю копейку, обирали его до нитки, действуя подкупом, давая взятки губернаторам, исправникам и разным чиновникам. Пополняя опустевшую после Крымской войны царскую казну, сами откупщики в то же время наживали огромные капиталы своими мошенническими спекуляциями. Народная ненависть, вызванная откупами, привела к массовым протестам.

В процессе своего развития "питейные бунты" перерастали в антикрепостническое движение вообще. Так было и в Саратовском крае, о чем сообщалось в одном из номеров "Московских ведомостей" за 1859 год.

"В Саратовской губернии Балашовского уезда мужики дали зарок не пить вина, что чрезвычайно смутило откупщика, а в особенности его управляющего. Последний наконец не выдержал и объяснился с исправником. Исправник передал дело временному отделению, которое отправилось на место во что бы то ни стало склонить крестьян к путешествию по кабакам. Это было за неделю перед масленицей. Прибыв в имение какого-то графа, начальство собрало крестьян и спросило их, почему не пьют вина. При этом был и сам управляющий питейными сборами. "Так, не желаем!" - отвечали крестьяне. "Отчего же не желаете?" - "Очувствовались, отвечают снова крестьяне.- Это вино раззор хозяйству, шутка сказать - 8 рублей за ведро! Сколько нужно возов хлеба, чтобы купить одно ведро, а хлеб у нас дешевый!" - "Притом же,- заметил один крестьянин побойчее, украшенный медалью или каким-то другим знаком - отличия,- вино-то больно плохо, хуже нашей хоперской воды!" - "Как плохо?" - воскликнул управляющий, подступив к крестьянину. "Да так плохо, как бывает плохо, живот только пучит!" - "Как ты смеешь это говорить?" зашумел управляющий, по известной принятой методе действовать с мужиками таким образом, и с этими словами - бац. Вслед за тем и с физиономией управляющего случилось то же самое, что угрожало случиться с Чичиковым, когда Ноздрев кликнул Павлушку. Произошло смятение. Носились слухи, что предложены были из кармана откупщика деньги, чтобы все было шито да крыто. Убедили управляющего имением собрать мужиков и выставить им даровую бочку вина, но, к чести мужиков, надо сказать, ни один не дотронулся"^*.

^* (Сб. "Звенья". Т. III-IV. М., 1934, с. 440.)

С особенной силой "питейные бунты" проявились в Вольском уезде. Это было незадолго до приезда Н. Г. Чернышевского. 24 июня 1859 года толпа народа до трех тысяч человек во время ярмарки в городе Вольске "сделала буйственное нападение на заведения, где только производилась продажа откупного вина и питий, равно и где таковые хранились,- разбила и разметала ярмарочные выставки, городовые питейные дома",- пишет об этом один из Вольских откупщиков купец Вейсберг в своем донесении властям.

Для усмирения была выслана воинская команда. Но она ничего не могла сделать. Напав на солдат, возмущенная толпа обезоружила их, переломала ружья и ранила в голову городничего. Затем восставшие двинулись к полицейской арестантской и выпустили всех заключенных. Только с помощью дополнительно вызванных войск восставшие были усмирены.

Всего за 24-26 июня по Вольскому уезду было разбито 37 питейных домов.

Почти одновременно были разгромлены питейные дома в Хвалынском, Кузнецком и Балашовском уездах. Только в половине июля с помощью войск движение было подавлено.

Приезд Чернышевского совпал с репрессивными действиями правительства, которое расправлялось с участниками "питейных бунтов". Повсюду шли аресты, обыски, суды. При губернаторе работала специальная следственная комиссия. Только в Вольскую и хвалынскую тюрьмы было заключено 132 человека. По приказу Александра II "бунтовщиков" предали военному суду. Жителям Вольского и Хвалынского уездов было предложено уплатить возмещение убытков в сумме до 100 тысяч рублей.

Революционные демократы придавали "питейным бунтам" большое значение, видя в них пробуждение политического сознания в народе. "Действительно народным делом" называл их Добролюбов. Широкий размах крестьянского движения против откупов дал основание Чернышевскому поставить вопрос о всероссийском народном протесте против царизма и помещичьего гнета в своих публицистических статьях "Вредная добродетель", "Откупная система", "Винный акциз" и др.

В статье "Откупная система" путем намеков и иносказаний доказывается, что уничтожение откупов - лишь часть общенародной задачи, которая состоит в свержении всего крепостнического строя. Каждый год русские женщины трудятся над прополкой своих скудных полей, и каждый год сорная трава вырастает снова. Это будет продолжаться до тех пор, пока мужья не убедятся в необходимости переработать почву своих полей более глубокою пропашкою: на хорошо обработанной земле меньше остается зерен сорной травы, да и та заглушается дружным, сильным ростом хлеба. Такова основная мысль этой статьи Чернышевского, который решающую роль в революции отводил народу.

23 августа Николай Гаврилович уехал из Саратова. Он увез с собой в Петербург двоюродную сестру Полину Николаевну Пыпину.

- А то вы ее тут еще замуж выдадите! - пошутил он в разговоре с ее матерью, прося отпустить с ним девушку. Действительно, в Саратове к ней сватались мелкие чиновники, брак с которыми сулил ей только мещанское благополучие.

Чернышевский стремился дать своим двоюродным сестрам образование и вдохнуть в них идеи борьбы за женскую независимость. Обе они - Полина и Евгения Пыпины, приехав в Петербург, жили на квартире у Н. Г. Чернышевского, посещали кружок самообразования, где математику преподавал знаменитый Н. А. Страннолюбский, слушали лекции в университете. Николай Гаврилович помог им найти заработок: они занимались чтением корректур в издательстве передового шестидесятника Н. Тиблена, деятельность которого впоследствии продолжалась в Саратове. Полина Николаевна скоро стала невестой молодого революционера, пользовавшегося большим личным расположением Н. Г. Чернышевского. Это был В. А. Обручев, привлекавшийся в 1861 году к ответственности за распространение прокламации "Великорусс". Брак расстроился, но портрет В. А. Обручева несколько десятков лет висел на стене маленького саратовского флигеля Пыпиных, куда Полина Николаевна наезжала в летнее время к одной из сестер. Портрет этот после Октябрьской революции поступил в фонды Дома-музея Н. Г. Чернышевского.

Сестры Пыпины поддерживали переписку с саратовскими родными, сообщая о петербургских впечатлениях, о современниках и друзьях Н. Г. Чернышевского, бывавших у него в доме. Так, вскоре по приезде в Петербург Полина Николаевна, охваченная радостным волнением, извещала родителей, что собирается вместе с Н. Г. и О. С. Чернышевскими к Н. И. Костомарову, где увидит Тараса Григорьевича Шевченко, который уже был у Чернышевского. Посещения украинским поэтом дома Н. Г. Чернышевского были связаны с хлопотами об освобождении из крепостной неволи его сестер и братьев. Имя Г. Г. Шевченко свято чтилось и в саратовском доме Чернышевских и Пыпиных. Недаром после посещения поэтом Татьяны Петровны Костомаровой в 1857 году старинный рыдван старушки на другой же день въехал во двор Чернышевских: она горела нетерпением поделиться с друзьями об этом важном для них событии в ее жизни. Запрещенные портреты Шевченко и украинское издание "Кобзаря" хранились в родном доме Н. Г. Чернышевского в Саратове.

Саратовские впечатления не замедлили сказаться на тех публицистических статьях, которые были написаны Н. Г. Чернышевским по приезде в Петербург. Так, в статье "Суеверие и правила логики" приводятся характеристики крупных чиновников Саратова - губернатора Кожевникова и управляющего удельной конторой Мордвинова в качестве иллюстраций к основной идее статьи о том, что главной причиной обнищания и угнетения народа являются не отдельные чиновники, а дурное государственное управление вообще. "Кто говорит "бедность народа", тот говорит "дурное управление". Это - единственный источник народной бедности", - пишет Чернышевский, прямо раскрывая начальные буквы фамилий саратовских "правителей".

Несомненным следствием поездки Н. Г. Чернышевского в Саратов было появление в "Современнике" рецензии на брошюру саратовца И. А. Гана "О настоящем быте мещан Саратовской губернии". Эта брошюра была опубликована в качестве приложения к журналу "Экономический указатель" при первом выпуске (январь 1860 года).

Работу И. Гана издала только что учрежденная "комиссия для улучшения системы податей и пошлин". Автором ее являлся один из членов комиссии саратовский чиновник Иван Алексеевич Ган, с которым Н. Г. Чернышевский встречался у Белова и у других знакомых. Очевидно, во время пребывания в Саратове Николай Гаврилович узнал, что Ган готовит к печати свои материалы, беседовал с ним по этому вопросу и заинтересовался будущей книжкой. Ему было ясно, что комиссия не в состоянии разрешить задачу облегчения податной тяжести для низших слоев населения, но собранный ею фактический материал был нужен "Современнику" для обличения крепостнического строя и самодержавия.

Судя по гонорарным ведомостям редакции "Современника", рецензия на брошюру Гана не принадлежит Н. Г. Чернышевскому. Возможно, что последний поручил ее составление Е. А. Белову, с которым поддерживал постоянное общение, сильно, впрочем, затруднявшееся дальностью расстояния. Этим обстоятельством и можно объяснить, почему рецензия настолько поздно попала в редакцию, что смогла быть напечатана лишь через год после выхода в свет брошюры, то есть в январе 1861 года.

Заслуга И. А. Гана заключалась в том, что он вскрыл чрезвычайно тяжелое положение саратовских помещичьих крестьян и городской бедноты - мещанства, которые оказались наиболее неплатежеспособными из всех плательщиков государственных податей. В качестве примера бесправного положения перед законом этих двух сословий редакция "Современника" привела из брошюры Гана следующие факты.

В Саратовском уезде один помещик в течение нескольких лет не вносил податей за своих крестьян. Тогда его имение назначено было в продажу. Оборотливый помещик погасил недоимку тем, что успел перезаложить имение. Но зато он отобрал у крестьян всю землю, и эту же землю сдавал им по вольной цене, не освобождая от барщины. Крестьяне уверяли, что с них ежегодно в определенное время собирались подати. "Но уверения эти, как ничем не подтвержденные, не были приняты в уважение, и земская полиция заставила их исполнять беспрекословно барщинную повинность".

Еще хуже обстояло дело с крестьянами села Юсупова Балашовского уезда, признанными бунтовщиками: они отказались уплатить подати за 1857 год на том основании, что в течение десяти лет платили излишние подати за своих односельцев, выселенных помещиком в Самарскую губернию.

Что касается мещан, то их положение было не лучше. При преобразовании земледельческих поселений в города у жителей отбирались земли - единственный источник их существования и ничего не предоставлялось взамен. Таким способом была превращена в город Царев слобода Царевка. Возмущенные жители решили не продавать чиновникам съестных припасов, чтобы выжить непрошеных гостей. "Но их признали бунтовщиками и посредством военной команды заставили повиноваться".

Недоимка у мещан сделалась наследственной и переходила от отца к сыну, как только тот появлялся на свет. К восемнадцатилетнему возрасту на сыне лежал уже неоплатный долг, который давил его и поглощал весь заработок. "Счастье, если по стечению каких-нибудь благоприятных обстоятельств он успеет расплатиться с недоимкою, а то - бедность, а с ней и порок окончательно задавят его, и кончится тем, что общество, как неисправного плательщика, отдаст его в рекруты...". Так, в семействе мещан Березкиных, числившихся в окладных книгах города Саратова, за отсутствием совершеннолетнего работника платежи падали по наследству на трех мальчиков. Этим мальчикам суждено было, как только они подрастут, всем идти в солдаты за недоимки.

В своей брошюре И. А. Ган проводил мысль о том, что "правительственными учреждениями нельзя изменить направление народной деятельности; скорее правительство вместо сочувствия встретит открытое сопротивление своим нововведениям, если они не ответствуют внутренней потребности народа". Эту мысль и ценный фактический материал, собранный И. А. Ганом, редакция "Современника" умело использовала в целях проводимой Чернышевским пропаганды крестьянской революции.

Второе посещение Н. Г. Чернышевским Саратова относится к августу 1861 года, то есть произошло в разгар революционной ситуации в России. Крестьянство, обманутое и ограбленное царским манифестом об "освобождении", отвечало на него бунтами.

В "Колоколе" появилась статья Н. П. Огарева "Что нужно народу". В составлении этой программы тайного общества "Земля и воля" принимали также участие Н. А. Серно-Соловьевич, Н. Н. Обручев, А. А. Слепцов, М. Л. Налбандян и другие соратники Чернышевского. За месяц до отъезда в Саратов Чернышевский говорил с А. А. Слепцовым об организации общества, которое и было создано при его активном участии после возвращения в Петербург.

Чернышевский в это время уже был автором воззвания "Барским крестьянам", поднимавшего народ на восстание и проводившего идею установления демократической республики после свержения царизма. Влияние великого революционного демократа на умы возрастало все более и более. "Репутация его растет не по дням, а по часам - ход ее напоминает Белинского, только в больших размерах", - писал Некрасов Добролюбову 3 апреля 1861 года.

Вместе с тем началась и предательская деятельность Вс. Костомарова. В тот день, когда Чернышевский выходил из своей петербургской квартиры, чтобы ехать в Саратов, его прокламация уже была передана в III отделение братом Вс. Костомарова.

В Саратове Николай Гаврилович встретился со старыми знакомыми, в первую очередь с Е. А. Беловым, приглашенным принять участие в обширном коллективном труде - переводе "Всемирной истории" Ф. Шлоссера, издание которой Чернышевский предпринимал под своей редакцией.

Вряд ли одним только желанием навестить старика отца была вызвана поездка Чернышевского в Саратов. Несомненно, его прежде всего привлекал размах крестьянского движения, желание собрать о нем побольше конкретных данных. Легче всего это было сделать в родном городе, где отец, в силу своего служебного положения, всегда был в курсе всех событий, а братья Н. Д. Пыпина - правительственные чиновники - постоянно принимали непосредственное участие и в переговорах с крестьянами, и в усмирении их.

Манифест об "освобождении" крестьян был торжественно объявлен 13 марта 1861 года в саратовском кафедральном соборе. Накануне в город прибыл из Петербурга флигель-адъютант Янковский. Ночью губернатор собрал экстренное совещание, на котором решили командировать в уезды Саратовской губернии ответственных чиновников для объявления манифеста крестьянам.

Со страхом принялись за это дело чиновники. В сознании крестьян не укладывалось понятие о "даровании свободы" с новым их закрепощением, которое выражалось в оброке и барщине за предоставляемые жалкие земельные наделы. Крестьяне не могли примириться и с двухлетним сроком сохранения старого порядка. Надежды крестьян на немедленную, полную, настоящую свободу оказались разбитыми, и потому народ не мог ответить на манифест иначе, как бурными вспышками гневного протеста.

Наиболее крупным волнением саратовских крестьян в 1861 году было восстание в Руднинской вотчине Камышинского уезда, продолжавшееся с 18 марта по 12 апреля. Почти одновременно бунтовали крестьяне Аткарского уезда, где были обширные владения крупной саратовской помещицы княгини Кочубей. В июне 1861 года и позднее бунты повторились в Камышинском уезде.

В середине июля 1861 года приставом было перехвачено письмо отставного солдата Герасименко, которого начальство называло "главным возмутителем" в селе Лемешкино. Он скрылся из села с приходом туда войск и отправился в Петербург подавать жалобу царю.

Крестьяне села Лемешкина заявили предводителю дворянства Ершову: "Хлеба у нас нет, есть нечего, семян нет, лошадей и быков управляющие поморили, теперь делай что хочешь, а работать ему (помещику. - Н. Ч.) не пойдем".

Одновременно с Рудней происходили волнения в Вольском уезде, куда постоянно ездил отец Чернышевского. Не случайно и сам Николай Гаврилович захотел в 1861 году посетить Вольск по приглашению крестника отца А. Г. Чернышевского.

В Кузнецком уезде Саратовской губернии широкую огласку получило выступление унтер-офицера Савельева из дворовых, который читал и растолковывал Положение крестьянам. Страшной расправой кончилось его дело, тянувшееся более года.

Сильное волнение охватило и села Балашовского уезда. Несмотря на расправу с крестьянами при помощи военной команды численностью в 5 рот солдат, бунт повторился в 1862 году и был окончательно подавлен лишь в 1863 году.

Огромные земли помещиков Устиновых, славившихся на всю губернию богатством и роскошью, были также охвачены народными волнениями.

Еще в марте 1861 года саратовский губернатор обратился с "совершенно секретным" предписанием ко всем властям, требуя "со всею бдительностью следить за положением мнений в городах и селениях, неослабно преследовать распространение ложных слухов и толков... А особенно следить за появлением людей, являющихся в подобных случаях под разными именами, как то уже случалось прежде всего, и, задерживая таковых, доносить мне немедленно".

Здесь явно выражалось опасение, как бы "освобождение", ограбившее мужика, не выдвинуло в народе вожака, подобного Емельяну Пугачеву, воспоминания о котором были еще живы в Саратовской губернии.

Вполне понятно, что репутация Н. Г. Чернышевского, которого теперь знала вся Россия, не могла не внушать страха саратовским властям, и они не могли пройти мимо приезда в Саратов борца за народные интересы, автора статей по крестьянскому вопросу, в которых предсказывалась народная революция.

Перед отъездом Николая Гавриловича в Петербург его отцу неожиданно нанес визит саратовский полицмейстер. В любезной беседе он рассыпался в похвалах по адресу такого сына, каким, по его словам, был Чернышевский, и очень просил оказать ему услугу:

- У меня сын, еще молодой и неопытный, хотел бы поехать в Петербург, но мы не решаемся отпустить его одного. Нельзя ли ему поехать вместе с Николаем Гавриловичем?

Чернышевский отклонил эту "просьбу". Он отправился сначала в Вольск, чтобы навестить там семью Чернышевских (своих однофамильцев), а оттуда уже поехал до Нижнего.

Предложение полицмейстера было справедливо расценено как попытка установить над Чернышевским удобно обставленный негласный надзор.

Из письма к отцу от 15 августа 1861 года видно, что у Николая Гавриловича был план побывать по дороге в Твери, в Москве и в Нижнем. "Не знаю, - писал он, - теперь ли я сделаю эти остановки или на возвратном пути. Лучше было бы останавливаться, когда поеду назад". Чернышевский предполагал возвратиться в Петербург к 28 сентября. Эти скупые строки Чернышевского невольно заставляют вспомнить поездки Рахметова "по делам, не касавшимся лично до него". Вероятно, Чернышевский в этот период считал необходимым ознакомиться с народным движением в стране через лиц, связанных с той революционной организацией, которую он сам возглавлял.

Однако эти планы оказались сорванными. В Петербурге был арестован один из ближайших революционных соратников Чернышевского - М. Л. Михайлов. Нужно было мобилизовать передовую общественность на хлопоты о его освобождении. Чернышевский поспешил в Петербург, чтобы затем немедленно ехать в Москву и там принять участие в совещании писателей, посвященном этому вопросу.

В Петербурге уже ходили тревожные слухи и о самом Чернышевском. "Уверяли, например, положительно, что Чернышевский уже не возвратится из Саратова в С.-Петербург, что ему запрещен будто въезд в столицу или даже он будто арестован",- писал М. А. Антонович^*.

^* (Там же, с. 519.)

Нельзя не поставить в связь с этим приездом великого революционного демократа на его родину такого факта, как подача в 1861 году ходатайства в Петербург об учреждении в Саратове университета. В ходатайстве высказывалось пожелание, чтобы университет был открыт с двумя факультетами: юридическим и камеральным (т. е. гуманитарных наук). Вопрос ставился в срочном, безотлагательном порядке.

Нельзя также не усмотреть связи между приездом Н. Г. Чернышевского и выступлением передовой саратовской интеллигенции, которое состоялось в ноябре 1861 года на литературном вечере в саратовском Коммерческом клубе. Вечер устраивался в пользу нуждающихся студентов-саратовцев, учившихся в петербургском университете. Уже одно это говорило за то, что самый вечер был общественно-политической демонстрацией, направленной против правительственной политики по отношению к беднякам студентам.

В это время в Петербурге происходили студенческие волнения, вызванные введением матрикул и платы за учение, что лишало возможности учиться необеспеченные слои студенчества. Чернышевский пользовался огромным авторитетом среди студентов. Молодежь бывала в его доме, посвящала его в свои дела, пользовалась его моральной и материальной поддержкой. Находясь в Саратове, Чернышевский должен был коснуться в беседе с земляками и студенческого движения. Не случайно в числе устроителей и участников вечера в Коммерческом клубе 25 ноября находились управляющий саратовской удельной конторой Н. Мордвинов, инспектор института благородных девиц Е. А. Белов, учитель гимназии Миловидов, советник казенной палаты Горбунов, служащий при Саратовской казенной палате Минкевич. Все это были люди, встречавшиеся с Н. Г. Чернышевским в Саратове и знавшие его еще с 1851 года.

Программа вечера носила обличительный характер: чиновник Юнг читал "Рассказы подъячего" Щедрина, бывший саратовский помещик Бергольц - "Песню о рубашке" Томаса Гуда в переводе М. Л. Михайлова (уже арестованного в это время), губернский стряпчий Корнилевский - отрывок из произведений Гоголя и т. п. По окончании литературной части Минкевич провозгласил тост за заключенных студентов.

Вполне естественно, этот вечер обратил на себя внимание полиции. Минкевича вызывал жандармский майор Глоба. После допроса ему было сделано "строгое внушение" - так сообщал Глоба в секретном рапорте шефу жандармов Долгорукову 23 декабря 1861 года (хранится в Центральном государственном Историческом архиве).