Друг якутского народа

В Вилюйске Чернышевскому пришлось познакомиться с положением якутского народа, и якуты нашли в нем горячего защитника и друга.

Сначала Чернышевский видел якутов издали, на прогулках. Его сразу же поразило их поведение.

Запуганные русскими урядниками, якуты при встрече и с Николаем Гавриловичем, как с русским, издали снимали шапки и стояли с открытыми головами при тридцатиградусном морозе. Чернышевский не мог видеть такого унижения и решил научить якутов здороваться так, как делают в центральной России.

Хотя якуты и не говорили по-русски, но некоторые сразу поняли объяснение Чернышевского, сопровождавшееся жестами. Однако многие из них в страхе пускались бежать прочь, лишь только он протягивал руку, чтобы надеть шапки им на голову: они боялись, что он их будет бить.

"Что это такое? - с болью за якутов спрашивал Чернышевский в письмах семье.- Люди ли это или хуже забитых собак, животные, которым нет имени?" И тут же отвечал: "Люди, и добрые, и не глупые, даже, может быть, даровитее европейцев (говорят, что якутские дети учатся в школах лучше, чем русские). Но это жалкие, нищие дикари, которых нет жальче на свете... Видеть, как они живут,- мутит душу".

Страшное впечатление производили на Чернышевского якутские юрты, облепленные землей или засохшей грязью. Вместо стекла в окошки юрт зимой вставлялись льдины. Они не таяли даже тогда, когда внутри юрты целый день горел очаг. Внутри было грязно, душно, потому что в юртах вместе с людьми жили и животные.

Питались якуты лыковой лапшой из сосновой коры. Овощи в Вилюйске считались лакомством, черный хлеб - роскошью. Рыба привозилась с верховьев Лены, более чем из-за тысячи верст. Скота недоставало, потому что было очень мало пастбищ на этой болотистой низменности. Якуты питались раз в сутки.

Кроме бедняков в Вилюйске было немало нищих, сирот и бездомных больных стариков. Ослабевших, потерявших зрение стариков старосты или старшины заставляли переходить из юрты в юрту и жить там по два, три дня. Повинность принимать и кормить их не распространялась на богатых, а потому несчастные старики должны были жить у бедняков, которым и без того нечего было есть. Если же они попадали к зажиточным якутам, те изнуряли их непосильной работой, заставляли мять кожи, молоть зерно ручными жерновами и т. д.

Спасаясь от голодной смерти, якуты вынуждены были продавать своих детей в рабство зажиточным хозяевам. Поставлялись дети и девушки преимущественно из Вилюйского округа, откуда по первому зимнему пути их привозили иногда целыми партиями.

Овдовевшие якуты отказывались от своих родительских прав, отдавая своих детей якобы на воспитание за деньги. На самом деле это была продажа детей в рабство.

Когда после ссылки Чернышевский прочитал рассказ В. Г. Короленко "Сон Макара", он сразу узнал в Макаре тех якутов, которые так хорошо были ему знакомы по Вилюйску. Макар "одевался в звериные шкуры, носил на ногах "торбаса", питался в обычное время одной лепешкой с настоем кирпичного чая... Он ездил очень искусно верхом на быках, а в случае болезни призывал шамана, который, беснуясь, со скрежетом кидался на него, стараясь испугать и выгнать из Макара засевшую хворь".

Но самое страшное в жизни Макара было то, что он был бесправен. Его "гоняли всю жизнь". Гоняли старосты и старшины, заседатели и исправники, требуя подати, гоняли попы, гоняла нужда и голод, "гоняли морозы и жары, промерзшая земля и злая тайга"^*.

^* (В. Г. Короленко. Повести и рассказы. М., 1950.)

Царская цензура вычеркнула конец рассказа В. Г. Короленко о Макаре, где говорилось, что Макар наконец не вытерпел, засучил рукава и поднял руку на самое старшее свое начальство. При личном свидании с Чернышевским в Саратове Короленко, наверное, познакомил Николая Гавриловича с окончанием своего рассказа. Для Чернышевского и это не было новостью. Но его глаза не могли не заметить сцены борьбы за землю бедняков-якутов с кулаками-тойонами, которые вместе с русскими начальниками притесняли и грабили якутский народ. "В беседе с рабочими и батраками Чернышевский часто говорил, что наступит время, когда исчезнет гнет царя, богатеев и тойонов и все люди получат равноправие",- рассказывает вилюйский старожил С. Д. Томский^*.

^* (М. А. Струминекий. Н. Г. Чернышевский в вилюйской ссылке. Якутск, 1939, стр. 100.)

Однажды Чернышевский был у помощника исправника. Жена исправника рассказала Николаю Гавриловичу, что при покупке товара она обсчитала якутку. Чернышевский немного помолчал, потом встал и сказал ей:

- Так вот вы какая!

С этими словами он взял свою шляпу и ушел, чтобы больше никогда в этот дом не возвращаться.

В 1874 году в Вилюйск приехал акцизный чиновник Олимпий Фомич Жуков, с виду скромный и доброжелательный к людям. Он отпускал водку со спиртного склада для продажи в кабаках.

"Не обманешь - не продашь" - было девизом Олимпия Фомича. И он разбавлял водку табаком, купоросом и разными дурманами, чтобы покрепче опоить якутов, приезжавших с товарами.

Выли на совести у Олимпия Фомича и другие так называемые "безгрешные доходы": он потихоньку продавал водку в свою пользу и брал взятки с людей.

Чернышевский сначала избегал знакомства с Жуковым. Наконец тот спрашивает:

- Николай Гаврилович, что же вы все время с моей женой говорите, а со мной-то?

- Дайте мне с человеком поговорить,- отвечал Чернышевский.

- Да разве я не человек?

- Вы не человек, а чиновник.

- А исправник?

- Исправник тоже чиновник.

- А якуты?

- Якуты люди, а не чиновники.

- Не понимаю вас, Николай Гаврилович.

- После поймете, когда сделаетесь человеком...

- Вы презираете якутов, называя их тварями,- говорил Жукову Чернышевский,- но ведь каждый якут человек и равен не только вам, но и выше вас... Он не обманывает вас так, как вы его. И всем вы обязаны якуту: не будь якута, у вас не было бы масла, мяса, рыбы, дров, избы, в которой вы живете. Позвольте спросить, что вы даете якуту взамен всего этого?

Ни от кого раньше не слыхивал Жуков таких речей. Что он мог сказать в ответ, кроме того, что было вбито ему в голову с юных лет самодержавно-полицейской моралью?

- Я чиновник, я служу царю и отечеству. Якуту я ничего не обязан давать, а он мне обязан.

- Неправда! - возразил Чернышевский.- Если вы находитесь на службе, вы должны приносить пользу обществу. А вы только вредите людям.

Жуков опять приходил в искреннее изумление:

- Как так?

Тогда Чернышевский говорил ему в глаза беспощадную правду:

- В кабаках у вас торгуют люди с темным прошлым, они разбавляют водку дурманом, и, когда казак, крестьянин или якут выпьет два-три стакана такого дурмана и впадет в беспамятство, его сейчас же кабатчик Петрушка оберет и вытолкнет на мороз, где он замерзнет. А дурман губит человека, сокращает ему жизнь. Значит, вы с Петрушкой - виновники смерти людей^*.

^* (М. Овчинников. Из жизни Н. Г. Чернышевского.- "Сибирский архив", Иркутск, 1912, № 4, стр. 243-251.)

Видел Чернышевский, как кулаки и тойоны обирали якутов при неурожаях, которые были тогда частым явлением. Наживаясь на народной нужде, богатеи скупали у бедняков последний отощавший скот и будущий урожай.

Страдания честного и трудолюбивого якутского народа встречали в Чернышевском горячее сочувствие. "При всей своей дикости, - говорил Чернышевский о якутах, - они "положительно благородные люди".

Не укрылись от глаз Чернышевского и высокие достоинства их в области охотничьего искусства: меткость руки и зоркость глаза. "Половина жителей - хорошие стрелки; ружья у них топорной работы, конечно, но привычка и острота зрения делают их мастерами охотничьего дела"^*.

^* (Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. XV. М, 1950, стр 545.)

Не зная якутского языка, Чернышевский все же входил в постоянное общение с якутами и давал им понять, что он уважает в них человеческое достоинство и вместе с ними ненавидит их угнетателей.

Много лет спустя, когда Чернышевского уже не было в живых, в вилюйские места приехал русский политический ссыльный. Он зашел в юрту к якуту, который умел говорить по-русски.

А помните ли вы Чернышевского? - спросил приезжий.

Не успел хозяин юрты ответить на этот вопрос, как в темном углу встрепенулась какая-то фигура. Это был другой якут, который также зашел в гости и сидел не шевелясь, пока хозяин беседовал с человеком, язык которого был ему непонятен.

Но при слове "Чернышевский" этот якут вскочил с места и начал что-то быстро рассказывать по-якутски, упоминая на свой лад фамилию великого революционера. Лицо его оживилось, глаза заблестели, он говорил радостно, много, точно без конца был готов повторять свой рассказ.

- О чем он говорит? Что его так взволновало? - спросил русский у хозяина-якута.

- Он знал Чернышевского,- ответил тот,- вот и рассказывает о нем.

И хозяин начал передавать политическому ссыльному рассказ своего гостя, сопровождая его жестами и мимикой. Это был рассказ о том, как различно держал себя Чернышевский с тойонами и богатыми якутскими торговцами, с одной стороны, и с бедняками-якутами - с другой. Когда навстречу шел тойон, Чернышевский проходил мимо, гордо подняв голову и как бы не заметная его. Если же "гуляй бедный саха" (гуляет бедный якут),- тут на лице рассказчика появилась радостная улыбка; он подошел к слушавшему его, схватил его за обе руки и, ласково пожимая их, приветствовал его от всего сердца.

По воспоминаниям вилюйских стражников, Николай Гаврилович оказывал большую помощь беднякам. Он "был добр бесконечно, всем готов был помочь, особенно якутам". Николай Гаврилович лечил больных якутских ребятишек, устраивал елку для детей бедноты, помогал деньгами и хлебом. Взрослым он давал всевозможные советы.

Якуты видели в нем честного и справедливого человека.

Поэтому они нередко обращались к нему как к судье, когда между ними возникали спорные дела. "Что Чернышевский постановит при разбирательстве дела, то беспрекословно и принималось", - рассказывали впоследствии современники.

Против окон Чернышевского, подле тюрьмы, находилось небольшое озеро. На его болотистых берегах нельзя было заниматься сенокошением. Чернышевский задался мыслью помочь якутам. Колом, без лопаты, вырыл он канавку и спустил всю воду из озера в реку.

- Почему колом, а не лопатой? - спрашивали Николая Гавриловича.

- Да ведь мне долго еще тут быть,- отвечал он.- Лопатой я быстро вырою, и не будет у меня работы.

Высушенные места были использованы якутами под пастбища, а канаву они назвали "Николиным прокопом".

Надолго запомнился Чернышевский вилюйским жителям как "освободитель вод", который во время весеннего разлива отводил ручьи в канавы. Остались в памяти его слова: "Как я, такие же арестованные воды выпускаю... пусть, как я, не остаются в заключении, а идут в реку".

Чернышевский видел, как тяжело жилось беднякам-якутам. Не умея как следует владеть лопатой, они привязывали железную часть ее к палке веревкой. Чернышевский научил их прибивать лопату к ручке гвоздем. Увидев, как мучаются якуты, нося воду в ведрах с волосяными ручками, Чернышевский сделал коромысло и научил якутов пользоваться им. Якуты были признательны ему за помощь.

Однажды в Вилюйск приехал издалека искусный охотник-якут, который привез для продажи много ценной пушнины, моржовой кости, замороженной рыбы. Вероятно, ему доверили товар и товарищи. В Вилюйске находились купцы из Якутска. Они сейчас же смекнули, что здесь им есть чем поживиться. Якут от них не уйдет. Куда его вести для торговых переговоров? Уж, конечно, к Олимпию Фомичу. Чинно и благопристойно подносил Олимпий Фомич стакан за стаканом табачного зелья с водкой приятному гостю. Когда расчеты были произведены, якут оказался на снегу и лежал без сознания, а рядом с ним валялся кошелек с деньгами. Товар, стоивший тысячи рублей, пошел за сотни. Купцы исчез ли, будто их и не было. Кругом-ледяная пустыня, смерть.

И вот - идет по этой снежной дороге Чернышевский. Увидел человека, наклонился к нему.

- Ты где живешь?

Молчание.

- Ведь ты замерзнешь так! И деньги у тебя пропадут.

Чернышевский поднял кошелек и сказал, что деньги берет на хранение, а завтра возвратит. Якут что-то бормотал, эти слова Чернышевский принял за согласие.

Николай Гаврилович помог якуту встать на ноги и отвел в ближайшую юрту.

Наутро он пришел туда снова и спросил о вчерашнем знакомце. Хозяйка юрты указала на якута, угрюмо и задумчиво сидевшего на нарах.

- Сколько ты вчера пропил денег? - спросил Чернышевский. И сколько у тебя их осталось?

Хозяйка перевела вопрос якуту.

- А тебе зачем знать?

- Если я спрашиваю, значит надо.

- А ты кто?

- Я человек, - отвечает Чернышевский.

- Начальник, тойон?

- Нет. Не господин.

Тогда якут отвечал:

- Сколько осталось, я не знаю, должно быть, один-два-три.

- Хорошо. Вот тебе 399 рублей 30 копеек.

- Какие это деньги?

- Твои.

- Как же они к тебе попали?

Чернышевский стал рассказывать.

Якут смотрел на него во все глаза. Затем он вдруг вскочил и бросился Чернышевскому в ноги.

- Ты мне спас жизнь! - кричал он. - Ведь я хотел уж удавиться! Такого человека я еще не встречал в жизни^*.

^* (М. Овчинников. "Сибирский архив", 1912, № 8, стр. 244-245.)

Далеко разошлась слава о Чернышевском среди якутского народа, как о мудром и справедливом человеке. Из дальних улусов приезжали якуты посмотреть на "большого русского", как они его называли. Приедут, спросят: "Есть Никола?" Чернышевский принимал приветливо, угощал горячим чаем после их долгого пути по морозу. По приезде домой якуты рассказывали о нем своим родным и знакомым.