В Вилюйске

Чернышевского поместили в остроге. Он жил в большой комнате, первоначально предназначавшейся для пяти заключенных. Здесь стояли его кровать, большой стол и сундук для вещей. Чернышевский приделал к стенам два ряда полок и постепенно заполнил их книгами, которые присылали ему родные.

В комнате было так много мышей и крыс, что кадушку с водой приходилось привешивать к потолку, чтобы грызуны не забирались в нее.

Летом донимали комары и мошки. Они летали тучами, лезли в глаза, в рот, набивались в уши и жестоко жалили. Ломоть белого хлеба, оставленный на столе, мошки сразу же облепляли так, что он казался вымазанным икрой. Если же Николай Гаврилович оставлял на столе кусок свежего мяса и забывал его закрыть, то через полчаса мясо становилось белым, как бумага: комары высасывали из него кровь. Поэтому летом в комнате все время стоял глиняный горшок с тлеющими гнилушками дерева. Когда же от дыма начинало першить в горле и резать глаза, Чернышевский обматывал голову полотенцем и уходил в лес. За ним непременно следовал и жандарм.

Невыносима была в Вилюйске и зима. В январе - феврале стояли 50-градусные морозы. Тусклое небо озарялось медным солнцем с бледно-радужными отсветами, никого не радуя, никого не обогревая. Ниже 40 градусов мороз не спадал.

Путешественник Августинович, посетивший Вилюйск зимой, так описывал его в своих путевых заметках:

"Читатель не может составить себе и приблизительного понятия о той ужасной глуши, в какой находится этот городок, и той мертвенной тишине, которой не нарушает ни днем, ни даже ночью лай собак. Здесь нельзя заметить ни малейшего признака жизни, улицы всегда пусты, кругом безмолвие; все жители как бы погружены в летаргический сон или подверглись спячке, подобно медведям, покоящимся теперь под глубоким снегом в отдаленных трущобах непроходимой здешней тайги. Куда ни кинешь глазом, он упирается в эту молчаливую тайгу, которая со всех сторон в виде амфитеатра опоясывает город высокой стеной. Впереди ее как бы на страже стоят друг возле друга массивные пихты, отягощенные снегом и неподвижные, как мраморные статуи или лесные привидения..."

Здесь, в вилюйском остроге, в совершенном одиночестве Чернышевский прожил двенадцать труднейших лет. Человек могучего ума, мечтавший с детства о служении Родине, страстный поборник правды, он глубоко переживал свой вынужденный отрыв от революционного дела. Здесь его окружали лишь неграмотные забитые якуты, пьянствующие чиновники и жандармы.

За зиму камера Чернышевского промерзала и к весне становилась совершенно сырой, так что без валенок в ней находиться было невозможно.

В морозы Чернышевский почти не гулял. "К нему тоже никто не захаживал. Так и содержали мы его одного- одинешенька во всем остроге", - рассказывал в 1939 году 86-летний К. Жирков, служивший в свое время в Вилюйске казаком.

Несмотря на такие тяжелые условия, Н. Г. Чернышевский никогда не жаловался на свое положение. И это было отличительной чертой его характера. Много лет спустя, по возвращении из ссылки ему пришлось быть в Астрахани у губернатора. Скучающие барыни засыпали его вопросами.

- А что, Николай Гаврилович, тяжело вам было? Воздух в тюрьме дурной?

- Нет, ничего, - отвечал Чернышевский, явно иронизируя над барыньками. - Воздух как воздух, если в тюрьме нет скученности.

- Ну, а пища, - спросила одна из дам, - вероятно, ужасно скверная?

- Да я и прежде часто ел черный хлеб. Семья моя жила хорошо, а мне некогда было и пообедать всякий день как следует.

- Но, наконец, ваше помещение? Простору нет в каземате?

- Да, видите ли, у меня и прежде был маленький кабинет, в который, бывало, кроме наборщиков и Некрасова, по целым неделям никто не заглядывал.

- А принудительные работы?

- Да принудительной работы гораздо больше в журналистике, чем на каторге^*.

^* (М. Краснов. Из жизни Н. Г. Чернышевского. - Астрахань, "Коммунист", 1928, 9 декабря)