Помоги, Чернышевский!

Семинарские классы помещаются во втором этаже духовного училища. Это красивое здание с белыми колоннами выходит на площадь старого собора. Внутри оно не отремонтировано. Стены грязные, печи развалились. Классы не отапливаются. В разбитые стекла окон врывается снежный вихрь, гуляет по спинам учеников. Мальчики ежатся от холода, не могут дождаться конца урока.

Урок кончился. С посиневшими лицами ребята выскакивают в коридор. Сейчас же начинается борьба и драка на кулачки. Это - чтобы согреться. Приглашают Чернышевского:

- Иди и ты, разогрейся с нами!

Иногда выйдет подраться и он, но странная картина: постучит он озябшими кулаками в товарищеские груди и спины, но в класс возвращается не как все, а с почетом: вихрастые грязные мальчишки несут его на переплетенных руках и усаживают на место. И никто не спрашивает, за что ему такое уважение. Все знают, что Чернышевский не просто товарищ, а учитель и друг.

Прошло то время, когда протоиерейского сынка прозвали "дворянчиком" за опрятный костюм и за то, что он на лошади в семинарию приехал. Конечно, можно уважать товарища, который столько иностранных языков знает и такие сочинения пишет, что начальство велит отбирать их для печати. Точно про себя говорит Чернышевский: "Самые счастливые природные дарования имеют нужду в образовании себя науками". Так называется одно из его сочинений. Здесь говорится: "Знание - это неисчерпаемый рудник, который доставляет владетелям своим тем большее сокровище, чем глубже будет разработан". Весь класс заслушался, когда учитель прочел вслух то, что написал Чернышевский на тему "Образование человечества зависит от образования молодого поколения":

"Молодое поколение есть полный наследник того богатства, которое собрано предыдущими поколениями, и так же, как наследник какого-нибудь материального имения, может по произволу умножить его или расточить... когда настоящее поколение умножит массу знаний, им наследованных, тогда, без сомнения, благодетельное влияние его деятельности распространится на всю будущность образования человечества". Это "должно побуждать нас всеми силами стремиться к просвещению, быть самыми ревностными и неутомимыми деятелями на поле знания..."

Учителя пишут на таких сочинениях: "Так развивать тему могут только профессора Академии". Или: "Сочинитель подает о себе лестную надежду".

Ученый парень, что и говорить. Но главное не в том. Разве мало ученых сухарей, которые живут, уткнув лицо в книгу, и не видят за ней жизни и людей? Нет, Чернышевский не таков: он привлек к себе товарищей своим добрым сердцем, любовью к человеку.

Узнали его семинаристы на уроках латинского языка. Профессор Воскресенский знает свое дело, ничего не скажешь. Но уж больно лют. Библией и толстыми словарями избивает учеников по голове, плюет в лицо, ругается. Ученика Молдавского с лестницы спустил, и тот месяц пролежал в больнице... Деревенским мальчикам, приехавшим в семинарию, латинские сочинения и во сне не снились. А латынь так и давит на них с самого рождения. В духовном звании и фамилии-то даются, как латинские клички. Тут и Феликсов - от слова "счастливый", и Конвоксов, и Левитский, и Беневоленский - все от латинских корней! Как насмешка какая. Замучила латынь семинаристов. Что делать?

Вот тут-то и вошло в жизнь Чернышевского то новое, чего он в родительском доме не знал. Он рос один, окруженный заботами родных, в сравнительном довольстве. Все к услугам единственного сына в доме отца, пользующегося почетом в городе. Но чувство эгоизма было чуждо Николаю. Очутившись в кругу таких же, как он, подростков, Николай с горечью и негодованием наблюдал дикие сцены расправы учителя с учениками. Ведь его самого отец никогда не бил; уроки с отцом были похожи на ученые беседы старшего с младшим. Всегда можно было переспросить, если не понял. На латинском языке Николай не только писал, но и говорил со своим отцом.

И вот он превращается сам в учителя перед уроками, чтобы помочь товарищам. Его обступает группа учеников.

- Почему здесь надо так? - спрашивает один.

- Чернышевский! У меня опять сочинение не выходит! - кричит другой, за ним третий.

Чернышевский всем помогает, никому не отказывая. Никогда никто не видит, чтобы на лице его отразилось чувство досады или усталости. Никогда он не скажет, что ему надоели. Щедро делится он своими знаниями с товарищами. А ведь в классе - сто человек!

И впоследствии, когда Чернышевский вышел из семинарии, он не порывал связи с товарищами. В письмах к ним с каждым умел побеседовать. Одним писал о шахматах, с другими шутил, третьим рекомендовал книги для чтения.

- Такой умница, и не зазнается,- говорили товарищи, - только добром и можно его помянуть.