Цветы и глина

Отцовская бричка с шумом въезжает в раскрытые ворота. Евгения Егоровна встречает Гаврила Ивановича на крыльце.

И Николя бежит из "Малой Азии" к папеньке. Он радуется его приездам, любит проводить вечера с отцом и расспрашивать, где он был и что видел в далеких местах.

Несколько раз в год Гаврилу Ивановичу нужно по долгу службы объезжать Саратовскую губернию.

На этот раз он возвращается невеселый. Да и где он мог увидеть веселое? Год неурожайный. Лето засушливое. Ожидается голод.

Вечером мальчика укладывают спать пораньше. Он нарочно закрывает глаза. Пусть думают, что он спит. Все равно отец будет рассказывать маменьке перед сном о своей поездке. Он всегда делится с ней тем, что у него на душе. И сегодня так будет. Надо только вытерпеть и дождаться.

В самом деле, девятый час на исходе. Это считается уже ночью. Все окна в доме закрыты ставнями, в спальне чуть мигает лампадка. Мальчик слышит тихую беседу.

- Глаза бы мои не глядели на то, что творится, Евгения Егоровна, - жалуется отец. - Останавливался у помещика Николая Ивановича. С виду какой обходительный барин! Особенно цветы любит. А кто работает у него в цветниках? Ребятишки, вроде нашего Николая, за пятьдесят верст пешком к нему идут из далеких деревень. А кто дорогой их кормит? Никто. Милостыню должны просить. И так каждой осенью и каждой весной. Рано утром начинают работу, к вечеру кончают. И опять. Пообедать надо? Их гонят на деревню: "Просите милостыню у мужиков". Это дело? Чем, выходит, цветы политы? Голодной детской слезой. А голод надвигается на мужиков. Мор пойдет. Разгневался господь на наш край.

- А у помещиков как с хлебом? - спрашивает Евгения Егоровна.

- В Лысогорском уезде сказывали мне, что помещик у крестьян все мало-мальские запасы отобрал: у кого пшеницу, у кого рожь, у кого овес. "Не нужно им, говорит, никаких запасов на зиму. А ежели понадобится хлебы печь, так у меня в овраге замечательная глина: розовая, питательная, вкусная. Я сам ее пробовал: жевать ее приятно. Лебеду в нее можно прибавить". Так и велел глину копать. Бабы попробовали печь - ничего не выходит: глина, она глина и есть.

- Батюшки-светы! - только и может выговорить Евгения Егоровна.

- Ты уж об этом, матушка, помалкивай. Как бы беды не нажить. Господь милостив, может быть, поможет. Жаловаться на них, на помещиков, некому. А у нас с тобой деды и прадеды землю пахали. Вот скорбь и одолевает.

Гаврил Иванович долго молится перед сном.

Николя слышит папенькины вздохи, и мысли его далеко-далеко...

"Добрый у нас папенька, - думает Николя. - Крика никогда от него не слыхать, всегда ровный и ласковый. И с маменькой дружно живут. И уши у маменьки целы. Все уважают папеньку. Сам губернатор в церкви к нему первый подходит, руку целует. Все говорят: честнее Гаврила Ивановича нет человека. Как тогда с сахаром-то получилось..."

И перед Николей встает картина: отцу кланяются в пояс какие-то люди, а он так спокойно говорит:

- Посмотрю ваше дело, помогу по возможности.

Они совсем уж собрались уходить, а он им на прощанье:

- Головку сахару забыли, прошу вас!

И подает им с окошка целую голову сахару в синей бумаге. А это они ему взятку принесли. Покраснели до ушей, не знают, что ответить, взяли обратно свое подношение и - к двери.

Хорошо иметь такого отца. Только почему же, если его все уважают, он все-таки не может всегда делать только хорошее?

Нищие крестьянские ребятишки где-то под окнами просят дать кусочек хлеба. Они работали на солнце целый день. Их отгоняют, как назойливых мух:

- Много вас тут шатается, всех не накормишь.

Но ведь их помещик послал, это он не дает им хлеба.

А совсем недавно папенька проповедь говорил: "Если кто маленьких обидит, легче тому жернов на шею одеть и в реку бросить". Почему же папенька не надел жернова помещику на шею? Ведь он жалеет ребятишек.

Давно уже слышится похрапывание отца.

Домик над Волгой погружается в ночную тишину. Лампадка вот-вот потухнет.