Таинственный огонек

Бабушка Пелагея Ивановна не умеет скучать и никогда не чувствует себя одинокой. Сидя у окошка в кругу своих сестер, она неутомимо шевелит спицами под неумолчный разговор. Николя привык видеть по вечерам в угловой комнате собрание бабушек в темных старушечьих платьицах, с шалями на плечах и спицами в руках. Это сестры бабушки Пелагеи Ивановны: Анна Ивановна, Мария Ивановна, Прасковья Ивановна. Все они похожи одна на другую. Иногда к ним присоединяются соседние седовласые приятельницы. А то пригласят к себе еще странницу и слушают ее рассказы.

Однажды осенью, лежа на полу перед раскрытой каргой Саратовской губернии, Николя старательно обводил на ней кружочками названия сел и деревень татарского происхождения. Это была его первая научная работа: задание любимого учителя Гордея Семеновича. Из соседней комнаты до слуха мальчика доносилась, как журчание ручейка, приглушенная беседа старушек. Они явно были чем-то взволнованы. Что случилось? Николя невольно начал прислушиваться.

- Да, каждую ночь на Соколовой горе вижу из окна этот огонек - будто свеча теплится, - не торопясь повторяет несколько раз старшая из бабушек.

Слушательницы ахают и не могут успокоиться.

- Слышишь, Николя? Бросай свою карту, иди послушай!

Николя с удовольствием послушает: его интересует все новое, неожиданное и необыкновенное.

Он поднимается с полу и присаживается к Пелагее Ивановне.

- Раз огонек появился, значит, возжигается небесный свет в знак того, что на этом месте откроются мощи.

- Что такое мощи? - спрашивает Николя.

- А вот что. Много лет тому назад тут был похоронен праведный человек, и он будет прославлен тем, что тело его в могиле не истлеет, - объясняют бабушки.

Николя смотрит на их умиленные лица.

- Теперь надо каждый день смотреть из окон, не пропустить, - озабоченно говорят старушки, - вот будет радость! А честь какая нашему городу-то!

Так и началось наблюдение из окна. Огонек действительно долго мерцал в той стороне, где стояла ветряная мельница, - на пустыре около мужского монастыря. На эту мельницу и раньше заглядывались родители Николи, когда ездили в монастырскую рощу.

- Что-то странно: никогда не видно, чтобы эта мельница молола, да и построена она в таком месте, где горы ее закрывают от ветров, - удивлялась мать Николи.

Светился, светился далекий огонек и вдруг погас.

- Что случилось? - всполошились бабушки. - Неужто похитил кто святые мощи? Как же теперь наш город прославлен будет?

Еще раз пришли любоваться на огонек - и на другой день то же: нет больше его, да и только.

- Надо бы у Гаврила Ивановича спросить. Да нет его в городе: опять уехал по селам и деревням.

И матушке Евгении Егоровне скучно без Гаврила Ивановича.

- Сходи, Любенька, за Устиньей Васильевной.

Устинья Васильевна Кошкина живет во флигеле на дворе Чернышевских.

Тридцатилетия я вдовушка уютно обставила свою незатейливую квартирку. То герань поливает, то карты раскладывает. В ногах постели кошка мурлычет. И никогда не бывает Устинья Васильевна одна: кумушки, подружки, тетушки вечно чай с вареньем у нее распивают. Больше всего на свете любит Устинья Васильевна свежие новости. Хлебом ее не корми, а уж только расскажи: где муж жену побил, у кого крестины, у кого свадьба налаживается. И рука у Устиньи Васильевны легкая, мягкая: когда Евгении Егоровне нужно припарки приготовить, она уж тут как тут. И полечит, и каким-нибудь рассказом развлечет.

На этот раз Любенька застает ее возбужденной в беседе с одной из бесчисленных тетушек.

- Сейчас, сейчас, - торопится Устинья Васильевна, провожая гостью.

Ей не терпится передать матушке, что случилось сегодня днем.

- Ах, матушка, - говорит она Евгении Егоровне.- Такого я сегодня насмотрелась, что словами не передашь.

Николя прислушивается. Что могло случиться?

- За самую Митрофаньевскую площадь ходила,- рассказывает Устинья Васильевна. - Сказали, злодея будут у позорного столба выставлять. И вот едет телега, он сидит в ней, одет, как арестант, с бубновым тузом на спине. И кто бы, вы думали, этот злодей? Наш пристав Баус! За ним народу - тьма-тьмущая! Идут и глазам своим не верят.

Николя поражен. Перед ним встает фигура пристава^*, который после губернатора и полицмейстера подходит в церкви к папеньке целовать крест. Грудь у него выпячена, глаза навыкат, сбоку шпага висит. Даже смотреть боязно. И вдруг его - к позорному столбу!

^* (Пристав - в царской России начальник городской полиции.)

- Да что же он сделал? - спрашивает мальчик.

- С ворами, с мошенниками связался,-отвечает Устинья Васильевна.- Главарем их был. Грабили прохожих, из домов тащили, что могли, а потом каждый вечер собирались в ветряной мельнице. Зажгут свечку и делят награбленное добро. Баус почти все себе брал. Ну, один из шайки и донес на него. Мельницу оцепили и всех переловили. А самого Бауса - к позорному столбу.

"Так вот какая власть бывает на свете! - думает Николя. - А какой важный к кресту-то подходил!.. И бабушки оконфузились: вместо мощей - свечка в ветряной мельнице!"

Николя тихонько выходит из комнаты, чтобы смущенные старушки не увидели его смеющегося лица.

В эту ночь снится ему множество бубновых тузов. Они бегут друг за другом на коротеньких ножках, и у каждого - вытаращенные глаза Бауса, его треуголка и шпага. Бегут, бегут и - проваливаются в бездну. Николя засыпает крепким сном.