Почему бегут!

Однажды зимою Николай сидел у окна в угловой комнате. Из окна интересно было смотреть: летом мимо дома Чернышевских по улице, заросшей зеленой травой, мчались почтовые тройки с колокольчиками; зимой в голубом бархате и собольих душегрейках проезжали на тройках разряженные купчихи.

В это воскресенье сначала никого не было видно. Вдруг - что такое? Сломя голову бегут несколько человек, за ними еще, еще. Может быть, случился пожар? Да нет, набата не слыхать, и зарева не видно. Между тем бег такой отчаянный, что глядеть страшно. Так бегут, только спасаясь от погони. Где же опасность? Народ все прибавляется. Скоро оказалась запруженной вся улица. Тут не только мальчик был поражен, но и все взрослые в доме побросали свои дела и тоже поспешили к окнам. Смотрят и дивятся. Перед глазами мелькают и простые полушубки, и армяки, и волчьи шубы, и шинели. Вон бегут мальчишки лет двенадцати, а рядом - старики с белыми бородами. Но больше всего - рослых, крепких людей, прямо силачей на вид.

Увидев их, родные все поняли.

- Это их, должно быть, погнали с кулачного боя,- объясняют они мальчику.

Они не ошиблись. Кулачные бои в ту зиму происходили на Волге, недалеко от дома Чернышевских.

Оказывается, бой был в полном разгаре, как вдруг на берегу появились полицейские с несколькими будочниками. Увидев их, бойцы бросились бежать, а будочники погнались за ними.

Эта картина поразила Колю Чернышевского, и он несколько дней вспоминал ее и задумывался. Как же это так? Ведь эти бегущие люди - силачи, волжские богатыри, народ восхищается их силой, а будочники - старые отставные солдаты, иногда даже с деревянной ногой.

Почему же сильные бегут от слабых? Ведь достаточно одному из них обернуться, остановиться перед будочниками, и он одной рукой сомнет пятерых. И все-таки бегут! Не укладывалось это в голове мальчика.

"Ведь это все равно, что сказать: дуб есть хилая липа, свинец есть пух, белое есть черное", - размышлял он.

Невольно приходило в голову сравнение, что полицейские - волки, а народ - медведь. Только почему же медведи превращаются в телят и козлов? Стыдно даже называть их так. Зачем они бегут, как зайцы, от нескольких крикунов, которые не смели бы подойти близко к одному из них, если бы он хоть слегка нахмурил брови и сказал: "Назад!"

Но дома не с кем поделиться этими мыслями. Папенька и маменька считают, что так и должно быть. Если бы будочнику было и девяносто лет, все равно надо его слушаться. Это - власть.

Николай молчит, но ему продолжает казаться, что тут что-то не так.

Опять стало пусто и тихо на улице. Николя отходит от окна.

День ясный, морозный. Хочется побегать по двору. Соседские ребята обещали прийти. Как только маменька с папенькой уедут в гости, так и на Бабушкин взвоз можно отправляться, там большие дровни у дома купца Васяткина стоят. На них по утрам водовоз ездит за водой к проруби.

Николя одевается и выходит во двор. Шагах в двадцати от дома во дворе притулилась кухня - совсем деревенская избушка: окна вровень с землей, в них летом петухи и куры заглядывают. Сегодня воскресенье, поэтому в кухне людно. Каждый праздник сюда стекаются нищие, убогие, слепые, хромые. С утра ставятся самовары. На столе - горы бубликов. На особом блюде много медных пятаков и гривен. Это все для них. Почти весь день у них уходит на чаепитие. Но молча чай не пьется, хочется душу отвести в приятной беседе и за приятным угощением.

Иногда сюда заходит Николя - посмотреть и послушать, Старые люди так интересно рассказывают! Особенно старушка одна, дряхлая уже, а как начнет говорить - не отошел бы. Пришла ли она сегодня? Тут, на своем любимом месте с краю сидит. В прошлый раз кто- то спросил ее про пугачевщину. Она тогда девочкой-подростком была.

- Как не помнить, - закашлялась старушка, - такие страсти до смерти не забываются...

Николя слушал с бьющимся сердцем. В саратовской газете печатались очерки об усмирении движения Пугачева. Там он злодеем и разбойником назван. Николя все это читал, знает. А здесь, в рассказе старушки, то же самое звучит совсем по-другому. Сегодня она опять рассказывает про пугачевщину...

Страшная расправа придавила камнем крестьянские плечи. Опустели села и поля, народ гнали на лютую казнь. Настал голод, и в саратовском крае пошли болезни. На крестьян были наложены новые подати, которых они раньше не платили. Особенно тяжкой была канатная подать.

- Что это за канатные деньги, бабушка? - спрашивают слушатели.

- И-и-и, родимые! Страшно даже вымолвить. Веревок-то не хватало. А ведь надо было вязать крестьянскую силу: связывали вместе по десять человек и гнали. Надо было и вешать. Вот и наложили канатную подать. Для самих себя мужики вили пеньку и денежки на нее выкладывали.

- Для самого себя народ виселицы готовил, - слышит Николя чей-то вздох. На лице у него недоумение. Здесь опять что-то непонятное. Как это так? Не потому ли и теперь бегут люди от будочников?

Его размышления прерваны веселыми криками товарищей. Они прибежали к Николе с салазками. Смеркается. Скоро для папеньки с маменькой заложат старую бричку, и они поедут к протоиерею^* Вязовскому в гости на Армянскую улицу. Скорей бы отправлялись!

^* (Протоиерей - старший священник.)

И вот, наконец, Николя на Бабушкином взвозе. Его окружают ребята. Они дружно хватают дровни, скидывают с них бочку для воды и усаживаются всей гурьбой. Николай впереди. Он правит.

Ух! - помчались дровни вниз к Волге. Только держись! Шум, гвалт, хохот, крики! Лица раскраснелись, шапки набоку.

Не узнать тихого мальчика в очках. Куда девалась "красная девица", как в шутку называли Колю Чернышевского родные за его застенчивость!

С развевающимися кудрями, в съехавшем куда-то на спину малахае стоит он, бесстрашный и смелый, и далеко слышен его победный крик, когда он направляет сани на самое опасное место - через ухабы прямо к проруби. Он знает, что через прорубь перелетишь, только если хорошенько разгонишь дровни. И он умеет разогнать их так, что вместе с ним никто ничего не боится.

Где-то далеко на городской площади кряхтит старый будочник в полосатой будке, до которой доносятся юные голоса. В лачужке на берегу Волги ворочается без сна старушка, рассказывавшая о страшных канатных деньгах. А Николай Чернышевский опять летит, как на крыльях, с ледяной горы и опять правит без всякого страха.