(Опубликовано М. К. Лемке ("Политические процессы", стр. 194-196). Подлинник: ЦГАОР, ф. 112, ед. хр. 37, лл. 64-65 об. О визите Н. Костомарова Чернышевский написал в воспоминаниях "По поводу "Автобиографии" Н. И. Костомарова" (Чернышевский, т. 1, стр. 757-776).)
Посещение ваше навело на меня грусть.., мне стало больно, мне глубоко запали в душу ваши слова... да мы были когда-то друзьями. Три часа я боролся сам с собой и наконец решился, и написал уже формулу, и готовился с нею ехать к вам... Вдруг курьер от Делянова с извещением, что лекции мои прекращены по распоряжению министерства н<ародного> просвещения.
Прощайте, Николай Гаврилович; во многом, что вы говорили мне сегодня, я слышал голос любви и правды... хотя все-таки не знаю, в чем бы вы могли укорить мое поведение в прошедшей печальной истории с публичными лекциями: я действовал логически и справедливо: мне так кажется; я так уверен... а между тем ваши слова так встревожили меня... неужели я ошибался? Я не вижу этого. А между тем ваши слова звучали любовью и правдою...
Прощайте, Николай Гаврилович; мы, действительно, были когда-то друзьями... что развело нас? Не знаю. Но знаю, что более никогда не будем! Наши дороги разные. Вы меня раз, другой обругаете в вашем "Свистке", как уже было, со всеми возможнейшими извращениями дела, сообразно иезуитской мудрости, освящающей всякое средство для цели, а я в своих нервных увлечениях сделаю два-три шага, которые удалят меня еще более от вас, и так будет между нами пропасть поглубже, чем та, которая разделяла богача от убогого Лазаря. О лекциях я нимало не сожалею. И, однако, мне ужасно грустно, так грустно, что хоть в воду...
Скучно на этом свете. Вы приезжали обвинять меня в самолюбии, в измене прежним убеждениям: последнее совершенно ложно; первое мне кажется ложным... Да неужели же правее меня те, которые теперь спасены прекращением (министерским предписанием) моих лекций от последствий, какие постичь их могли за свистки, ругательства и бросание яблоками, как они обещали? Неужели вы можете ожидать чего-нибудь в будущем от таких общественных деятелей? Неужели, наконец, мы должны преклоняться перед всякою пошлостью потому только, что она одевается в либеральную одежду? Воля ваша, Николай Гаврилович: мне кажется, уж если кому, так именно вам следовало бы таких героев бить по носу, а вы их по головке гладите. Неужели вы разделяете такое мнение, что закрытие лекций есть полезное дело, а не ребяческий фарс, каприз дитяти, которое, рассердившись на няньку, разобьет об пол чашку, стакан, что ему попадется под руки? Неужели не было бы лучше, если б лекции продолжались и публика приучилась бы к серьезному живому свободному слову? Утвердились бы они в Петербурге, принялись бы в провинциях, вошли бы в обычай, после вошло бы в обычай говорить публично и слушать. Мне кажется, это было одно из великолепнейших орудий обновления нашего общества, которого мы равно желаем. Смотря с такой точки зрения, я старался, во что бы то ни стало, удержать от падения учреждение, так недавно воздвигнутое... Оно пало; я хотел поднять его; я возобновлял свои лекции; за мною уже готовилось делать то же три человека; может быть, снова все связалось бы, машина пошла бы по-прежнему... Итак, вот что, а не мелкое самолюбие руководило мною, как вы хотели обличить меня. Хотите - верьте, хотите - нет; но я высказываю вам свое убеждение; может быть, и ошибаюсь, но по крайней мере говорю, что думаю. Прощайте, но знайте, что поругания и клеветы, право, не хуже ссылки в Саратов или в Ветлугу, чем может наделить III от<деление>.