6. Допрос Чернышевского 30 октября 1862 г.

(Опубликован (без первого вопроса) М. К. Лемке ("Былое", 1906, № 3, стр. 116-118). Полностью напечатан Н. А. Алексеевым ("Процесс", стр. 73-75). Подлинник: ЦГАОР, ф. 112, ед. хр. 37, лл. 159-161. В оригиналах допросов вопросы и ответы записаны в два параллельных столбца. Первый допрос вели Огарез, Дренякин и Гедда. Затем к ним присоединился Слепцов. Именно ими и было в основном проведено следствие.)

1862 года октября 30 дня в высочайше учрежденной в С. Петербурге следственной комиссии содержащийся под арестом Николай Чернышевский на предложенные ему вопросы показал:

Вопрос. Как ваше имя, отчество и фамилия, из какого звания вы происходите и в каком чине состоите; сколько вам от роду лет; какого вы вероисповедания, бываете ли ежегодно на исповеди и у св. причастия, а если не бываете, то почему; на ком вы женаты и если имеете детей, то какого они возраста и где находятся; где вы воспитывались; когда окончили воспитание; после сего, где именно вы проживали и чем занимались; по какому ведомству состояли на службе и какие занимали должности; числитесь ли вы теперь в службе, а если находитесь в отставке, то с которого времени; имеете ли вы или жена ваша недвижимую собственность, где и какую; не были ли до настоящего арестования под судом или следствием, если были, то когда, за что, где дело производилось и чем кончилось?

Ответ. Николай Гаврилович Чернышевский. Происхожу из духовного звания; имею чин титулярного советника и нахожусь в отставке; вероисповедания православного. На исповеди и у св. причастия бывал, но не ежегодно, пропуская иногда обычное время говений по множеству занятий. Женат на дочери покойного коллежского (или статского - не помню) советника Сократа Евгеньевича Васильева, служившего врачом при Саратовской удельной конторе; имя моей жены Ольга Сократовна. Мы имеем двух сыновей: Александра, 8 лет, и Михаила, 4 лет. Жена и дети мои находятся ныне в Саратове.

От роду мне 34 года. Воспитывался сначала в Саратовской духовной семинарии, потом в Петербургском университете, в котором кончил курс в 1850 или 1851 году (кажется, в 1850, но не ручаюсь, что именно тогда, а не годом позже).

По окончании курса служил сначала преподавателем во 2-м кадетском корпусе, потом (весною. 1851 года, кажется) уехал учителем гимназии в Саратов; весною 1853 года возвратился в Петербург и служил года два опять преподавателем во 2-м кадетском корпусе; прослужив срок, требующийся для утверждения в чине, вышел в отставку,- кажется, в начале 1856 или, может быть, и в начале 1855 года (последняя цифра, вероятно, точнее, но не помню хорошенько); потом через год или год с небольшим причислился на службу в С.- Петербургское губернское правление, не принимая никакой должности в нем, лишь бы считаться на службе, в угождение отца, которому это нравилось. Такое зачисление на службу устроил тогдашний петербургский вице-губернатор г. Муравьев; когда он был переведен из Петербурга и поступил новый вице-губернатор, незнакомый мне, разумеется, нельзя стало мне числиться на службе, не неся никаких занятий по ней, и я вышел в отставку - кажется, в 1858 году, а может быть, и в 1859,- не припомню хорошенько.

Недвижимую собственность я имею: по наследству отца своего и своей матушки- дом в городе Саратове и несколько десятин земли (должно быть, 25 или 30 десятин в Аткарском уезде Саратовской губернии).

Под судом не был.

С 1854 года, т. е. почти с самого возвращения в Петербург из учительства в Саратове, занимался литературою.

Вопрос. С кем вы знакомы в Петербурге, Москве и других местах России, равно за границею; и по какому случаю с каждым из них познакомились и в каких находились отношениях?

Ответ. Занимаясь в течение нескольких лет редакциею одного из больших журналов, я должен был быть знаком с сотнями или тысячами лиц в России. Пересчитывать их всех здесь было бы слишком долго, да и напрасно,- напрасно потому, что нужно только пересчитывать людей, писавших в журналах петербургских я московских, и тот, кто потрудится пересчитывать их, будет пересчитывать почти всех знакомых мне. Отношения эти у меня к ним были чисто литературные: по (помещению статей в журнале "Современник" и по плате денег за статьи. По случаю помещения статей г. Мечникова в "Современнике" я писал ему раза два или три в Италию, где он тогда (в первой половине 1862 года) жил. Содержание писем моих к г. Мечникову было таково: "такая-то статья ваша получена или напечатана мною. Деньги за нее вам посылаются или будут посланы".

Вопрос. По имеющимся в комиссии сведениям, вы обвиняетесь в сношениях с (находящимися за границею русскими изгнанниками и другими лицами, распространяющими злоумышленную пропаганду против нашего правительства, и сообщниками их в России, равно в содействии им к достижению преступных их целей.

Объясните, с кем именно из этих лиц вы были в сношениях, в чем заключались эти сношения и ваши вследствие оных действия, а также, кто участвовал с вами в этом деле?

Ответ. Мне очень интересно было бы знать, какие сведения могут иметься о том, чего не было. Под русскими изгнанниками тут, вероятно, разумеются гг. Герцен и Огарев (это предположение я высказываю здесь потому, что их фамилии мне были сказаны лицом, предлагавшим мне изустные вопросы); всему литературному миру известно, что я нахожусь в личной неприязни с ними по делу Огарева с г-жою Панаевою из-за имения, которым управляла г-жа Панаева по доверенности г. Огарева. Неприязнь эта давнишняя.

Каких соумышленников имеют и имеют ли или нет каких соумышленников в России гг. Герцен и Огарев - мне неизвестно.

Я принужден здесь выразить свое удивление тому, что мне предлагаются подобные вопросы.

Прибавлю, что и по делу г. Огарева с г-жою Панаевой я не имел ни с Огаревым, ни с Герценом никаких сношений. Точно так же не имел я сношений ни с кем другим из русских изгнанников.