62. Доклад шефа жандармов В. А. Долгорукова Александру II

(Надпись Александра II сверху доклада: "С главными мерами, излаженными в шести пунктах, я совершенно согласен".)

(Опубликовано Н. А. Алексеевым ("Процесс", стр. 12-27). Подлинник: ЦГАОР, ф. 109, 1 экоп., оп. 5, ед. хр. 230, ч. 1. "О революционном духе народа в России и о распространении по сему случаю революционных воззваний", лл. 23-52. В деле находятся беловые редакции всех трех частей доклада Долгорукова. Из них первые две части имеют черновики, которые значительно отличаются от белового текста. Наиболее существенные разночтения воспроизводятся в примечаниях. Черновик "Общего обзора" правил главным образом Долгоруков, но есть и замечания Потапова. Черновик второго документа "О полицейских мерах" исправлялся только" Долгоруковым. На докладе много карандашных пометок Александра II,. а между листами доклада вшиты заметки, написанные па отдельных листочках Долгоруковым, Потаповым, Суворовым и Валуевым. Кроме того, в деле имеется записка Потапова, представленная им 31 мая 1862 г. Долгорукову и включенная в настоящий сборник (стр. 138-139).)

Общий обзор. Во всеподданнейшем отчете моем за минувший год я поставил себе долгом обратить внимание вашего императорского величества на (напряженное политическое состояние государства и на сильное раздражение умов, все более и более проникающее в различные слои общества. Последовавшие недавно события в самой столице подтвердили шаткость нашего общественного положения, обличая возрастающую с каждым днем смелость революционных происков, которая в особенности проявляется в сфере литераторов, ученых и учащейся молодежи, зараженных идеями социализма, при преступном, необузданном подстрекательстве со стороны находящихся за границею русских возмутителей.

Наблюдая за свойством настоящего политического движения в России, даже не с точки полицейской предусмотрительности, но с полным желанием отдать справедливость выражаемой повсеместно любви к просвещению, нельзя, к сожалению, не заметить в двигателях на этом пути скрытых, опасных мыслей и целей, несогласных с основными законами империи, с возможностью сохранения спокойствия и с должным благоговением к самодержавной власти.

Двигатели эти понимают дух правительства, они видят искренность его намерений способствовать умственному развитию русского народа и соразмерному, в пределах возможности, расширению личных его прав; они слишком прозорливы, чтобы не знать, какой осторожности требует подобное действие со стороны правительства, которому не прощают ни одной ошибки и на вековой ответственности которого лежит общий правильный ход государственной жизни. Зная все это, вместо того, чтобы служить просвещенными, благонамеренными органами высшей власти в великом деле развития умственных и материальных средств русского народа, означенные передовые, как они себя называют, люди не заботятся о поддержании необходимого для достижения сей благой цели доверия и уважения к престолу, но, напротив, стараются искажать превратными толкованиями все предначертания, проистекающие свыше, и даже в случаях явного отступления их от прямого долга они каждый раз употребляют оказываемое им снисхождение во зло, дабы сделать разрушительный шаг вперед на пролагаемом ими пути государственного переворота в духе социально-демократического их направления.

Если справедливость такого взгляда могла еще прежде сего подлежать сомнению и возбудить упрек в односторонности или излишнем опасении, то невозможно не утвердиться в высказанном убеждении теперь, когда предоставленное правительством разрешение публичных чтений, несомненно доказавшее всю снисходительность его и попечение о народном просвещении, привело к тем же печальным результатам^*. Чтения производились по особым правилам. Со стороны главного учебного начальства были приняты некоторые, нисколько не стеснительные меры предосторожности только при предоставлении на оные права^**. Дозволения хотя были предъявлены полиции, но со стороны главного городского начальства оказывалось профессорам особое доверие. Им предоставлено было читать свои лекции в самом центре столицы, в здании Градской Думы, при открытых, так сказать, дверях, и без всякого от полиции надзора. Между тем, сия последняя могла и даже была обязана официально смотреть за соблюдением порядка во время этих чтений, к которым нельзя было применять правил, существующих для учебных учреждений, ибо они подошли под разряд обыкновенных публичных собраний. Следовательно, при этом случае правительство доказало вполне свою либеральность и доверчивость. Каким же образом поступили профессоры? Они избрали себе депутатами-помощниками студентов, между коими были известные им по участию в беспорядках в здешнем университете. Депутаты эти распоряжались хозяйственною частью и наружным порядком при публичных чтениях^***, кроме того, они произвольно составили из себя род комитета под руководством одного из профессоров^****. В самых чтениях профессоры довольно часто проводили мысли, в которых явно высказалось социальное^***** направление их учения. Мысли эти направлены были преимущественно против исторического права, служащего основанием государственных учреждений; против святости государства и его представителей, с особенным же оживлением против абсолютизма или неограниченной власти, как источника всего зла и бедствия народов.

^***** (В черновике вместо "социальное" стояло "революционное" (л. 2. об).)

^**** (В состав студенческого комитета входили: Н. Утин, В. Гогоберидзе, А. Герд, П. Фан-дер-Флит, Е. Печаткин, С. Ламанокий, П. Гейдебуров, П. Спасский, П. Моравский, Л. Пантелеев. Комитет возглавлял профессор И. Е. Андреевский (Л. Ф. Пантелеев. Воспоминания, стр. 259).)

^*** (В черновике карандашом вычеркнуто: "Они же с товарищами студентами отделялись от прочих слушателей на лекциях, помещались за особым столом поблизости кафедры. Нравственное влияние депутатов и вообще студентов оказывалось на самих профессоров, ибо от университетской молодежи и их приверженцев выходили одобрения и порицания ученых рассуждений посредством рукоплескания и шиканья" (ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп., оп. 5, ед. хр. 230, ч. 1" л. 2 об.).)

^** (Упоминая о мерах предосторожности, Долгоруков имел в виду действия Головнина. Министр народного просвещения не разрешил читать публичные лекции Н. Чернышевскому, П. Лаврову, В. Берви и И. Сеченову, не преподававшим в университете (см.: Л. Ф. Пантелеев. Воспоминания, стр. 260-261; В. Е. Чешихин-Ветринский. Н. Г. Чернышевский 1828-1889, П., 1923, стр. 1148-155).)

^* (Долгоруков имел в виду публичную демонстрацию, состоявшуюся 8 марта 1862 г. в здании Петербургской городской думы. После освобождения из крепости 6 декабря 1861 г. участников студенческого движения было решено организовать "вольный университет" - чтение публичных лекций. Министр народного просвещения А. В. Головнин и петербургский военный генерал-губернатор А. А. Суворов дали на это свое согласие. Однако неожиданная ссылка в Ветлугу профессора П. В. Павлова за речь, произнесенную 2 марта 1862 г. в доме Руадзе в честь тысячелетия России, вызвала бурю негодования со стороны студентов и недовольство значительной части профессоров. Студенческий комитет, руководивший чтением публичных лекций, поддержанный многими профессорами, постановил в знак протеста прекратить чтение лекции. Некоторые профессора, и в том числе Н. И. Костомаров, отказались подчиниться этому постановлению. Тогда студенты, собравшиеся 8 марта на лекцию Н, И. Костомарова, устроили ему шумную обструкцию. По свидетельству П. Л. Лаврова, "движение против Костомарова ... происходило с согласия Чернышевского под его влиянием" ("Литературное наследство", тт. 7-8, стр. 115). 9 марта последовало официальное запрещение А. В. Головниным публичных лекций. "Думская история" была причиной резкой полемики между Чернышевским и А. В. Эвальдом. Последний выступил в начале апреля 1862 г в "С.- Петербургских ведомостях" со статьей "Учиться или не учиться?" в которой всю вину за закрытие университета и прекращение публичных лекций свалил на студентов. В защиту студентов Чернышевский написал статью "Научились ли?", увидевшую свет 16 мая 1862 г. в № 4 "Современника". Статья эта имела широкий резонанс не только в Петербурге и Москве, но и на периферии. А. Н. Пасхалова-Мордовцева, землячка Чернышевского, хорошо знавшая его еще по Саратову и явно не симпатизировавшая ему, писала 29 июня 1862 г. И. Аксакову: "В обществе здешних прогрессистов огромный фурор произвела статья Чернышевского "Научились ли?" Только и толков, что о ней, да вот теперь о запрещении сокровищниц <"Современника" и "Русского слова".- И. П.>, из которых они черпают свою мудрость. Мне удалось крошечку поколебать веру единого от малых сих - в их учителе: очень буду рада, если у него хоть одним учеником будет меньше". (ИРЛИ, ф. 3, оп. 4, ед. хр. 400, л. 6 об.) Статья "Научились ли?" была последним печатным выступлением Чернышевского до его ареста.)

Подобные рассуждения при многочисленной публике более чем неуместны; они опасны и не могут быть названы иначе, как революционною пропагандою демагогов^*.

^* (Эти строки отчеркнуты Александром II с пометкой: "к несчастию, совершенно справедливо!")

Хотя наружный порядок на лекциях в продолжение двух месяцев и не был нарушаем, но тем не менее должно заметить, что студентское на оных распоряжение было неправильно, и что студенты в собраниях, совершенно чуждых университетскому характеру, не должны были представлять особой корпорации. Здесь нельзя также не припомнить, что и на варшавских улицах, при торжественной погребальной церемонии, порядок был сохраняем учениками; но спрашивается: рациональна ли и безопасна ли подобная передача полицейской власти в руки школьной молодежи? Конечно, нет, особенно в эпоху политического раздражения. В отношении к лекциям вред подобной меры доказывается тем, что происходило на вечере 2 марта, данном обществом для пособия нуждающимся литераторам и ученым. На этом вечере предосудительные выражения в речи профессора Павлова "О тысячелетии России" произвели со стороны студентской партии неистовство и беспорядки; а в Думе она же вытеснила с кафедры профессора Костомарова и освистала его за то, что он хотел продолжать свои чтения, несмотря на отказ прочих профессоров, отказ, вынужденный депутатами - студентами после арестования Павлова и удаления его из столицы. При сих беспорядках, по вышеобъясненной причине, ^**полиции не было ^*. Между тем в Думе они 8 марта могли бы иметь важные последствия, предупрежденные только прибытием вызванного туда в скорости, чрез членов Думы, градского головы 72, которому удалось удалить из залы столпившуюся в ней, с зажженными сигарами, шайку дерзких крикунов.

^* (Эта фраза подчеркнута Александром II и написано: "причина эта не оправдывает отсутствие полиции...")

^** (Городским головой Петербурга в то время был Н. И. Погребов. Подробное описание "Думской истории" см. в воспоминаниях Л. Ф. Пантелеева (стр. 258-271).)

Произведенные при этих случаях шум и буйство усилили? раздражение и смелость партии, противодействующей правительству. Павлов выставлен ею перед обществом как невинный мученик за правду; ссылку его в Ветлугу признали мерою несправедливою и произвольною, вместе с тем, как выше оказано, решено было прекращение всех публичных лекций. Профессоры обратились с прошением к управляющему министерством народного просвещения и ходатайствовали в резких выражениях о возвращении Павлова и освобождении его от всякого преследования, дабы тем удовлетворить нравственное чувство оскорбленного общества. При сем подписавшие прошение, вероятно, не захотели вспомнить, что в минувшем году литераторы предлагали свое ручательство и за невинность арестованного Михайлова, который, несмотря на изобличение его в преступлении государственном, по-видимому, и ныне еще близок их сердцу, ибо доход с литературного вечера 2 марта, простиравшийся до 2400 руб., предназначался, по дошедшим сведениям, в пользу его, Михайлова. Сверх сего возник проект о поднесении насчет возвращения Павлова адреса^* вашему величеству, для которого собирались многочисленные подписки, и в то же время стали распространять по домам столицы печатные безыменные воззвания возмутительного содержания. Между тем ссылка Павлова последовала не без основания, а по высочайшему повелению и согласно с прибавлением к 62 статье Уложения о наказаниях^**.

^* (Рукой Суворова написано: "Не говорите об адресах - я их запретил, их не было...")

^** (В черновике после этих слов было написано: "При удалении Павлова генерал-адъютант князь Суворов во внимание к уверению его в невиновности своей предоставил ему прислать из Ветлуги свои оправдания на письме. Подписавшие вышеозначенное коллективное прошение и подлежавшие за содержание оного отдаче под суд остались без наказания, и статс-секретарь Головнин признал полезным ограничиться объявлением им отказа. Наконец для предложенного адреса на высочайшее имя собирались подписки с ведома председателя общества для пособия литераторам кн. Щербатова, который, не решаясь отказать в своем содействии, прибегнул к ловкости, чтобы остановить исполнение замысла" (л. 6). Подробнее о деле П. В. Павлова см.: М. К. Лемке. Очерки освободительного движения шестидесятых годов. СПб., 1908.)

Вредное учение, о коем упомянуто выше и которое не ограничивается одною здешнею столицею, произвело, к прискорбию, грустные плоды^*. Чрез зараженных оным студентов, поступающих в учители низших заведений, в домашние. наставники и в разные другие должности, оно более и более распространяется по всей империи. Следующие обнаружившиеся уже случаи служат тому подтверждением:

^* (В черновике после этих слов было написано: "Такое учение, направленное не только противу государства, но и противу церкви и всего здания гражданской жизни, было главным основанием волнений и беспорядков, предшествовавших закрытию в минувшем году университетов" (л. боб.).)

В Перми открыто в начале сего года существование кружка из бывших семинаристов, исключенных из университетов Казанского и Харьковского студентов и из лиц разного звания, с целью распространять возмутительные идеи и воззвания. Затем обнаружилась близкая связь пермского кружка с такими же подобными в Казани, и хотя участие в сем последнем обвиненных в том некоторых казанских профессоров ясно не доказано, но тем не менее подтвердилось, что они служили проводниками в своих аудиториях начал западного либерализма. Оказались также следы сношений пермско-казанского кружка с разными лицами в Харькове, в столицах и с австрийскими славянами^*. Почти в то же время задержаны были в Пермской губернии в Соликамском уезде и на заводах Нысвинском и Чермозском несколько уволенных на праздник рождества христова из пермской духовной семинарии воспитанников, которые распространяли там революционные мысли, склоняя к разрушению настоящего порядка вещей и подкрепляя свои слова статьею Герцена "Пора"^** и воззванием Михайлова "К молодому поколению". Следствие ведет к заключению, что они заразились в пермской семинарии, особенно от учителя Моригеровского, одного из главных руководителей пермского кружка, и что они получали запрещенные книги из библиотеки, заведенной в Перми чиновником особых поручений при военном губернаторе Иконниковым, бывшим семинаристом. Вскоре после того подвергнуты были аресту и следствию в Нижегородской губернии бывшие студенты Казанского университета Курбаковский и Блудоров, замеченные в неуместных внушениях ученикам сергачского уездного училища, где они состояли учителями. Бумаги Курбановского обнаружили ненависть его к верховной власти и ложное сочувствие к "несчастным детям, будущим страдальцам рабства". Показание сего 20-летнего юноши изливает яркий свет на пагубное направление духа наших высших учебных заведений. Он объявил, что ,к выражениям, им употребленным в одном письме к товарищу против высшей власти, побудили его хаотический наплыв революционных идей, льющихся с кафедр казанских профессоров, отрицание авторитетов в журналах и товарищество студентов; что университет указал ему только на одно зло, на один источник угнетения - императора, а студентское общество отуманило его голову убаюкивающим убеждением, что молодое поколение призвано и что за ним исключительно состоит право вести Россию по пути прогресса^***. Первым же препятствием оного, по логике студентов и профессоров, есть монархическое неограниченное правление, которое образовалось против склонности народа к демократической республике и при котором держится вредное кастовое, сословное разделение, рождающее неравенство прав^****.

^* (Первые сведения о тайных кружках в Казани, Перми и ряде других городов сообщил поручик Пушкарев, состоявший под судом при II отдельном корпусе внутренней стражи за злоупотребления по службе. Во всеподданнейшем рапорте Пушкарев писал 5 декабря 1861 года: "Находясь в городе Казани по службе, я попал в общество заговорщиков против вашего императорского величества. Цель этого общества в настоящее время, чтоб постепенно возмущать народ различными возмутительными воззваниями, а в 1863 году, когда будет объявлена свобода крестьянам или когда восстанет Царство Польское (по их мнению, что там восстание может быть летом 1862 г.), то возмутить весь народ, и если нужно будет, то повторить во многих главных городах России ночь св. Варфоломея.

Узнав от Пушкарева о существовании "Кружк-а вольнодумцев" в Перми, имевшего связи с Казанью, Мезенцов сообщил об этом немедленно Долгорукову. Почти одновременно с его письмом по этому поводу в III отделение поступил донос о том же рядового пермского батальона стражи Семена Кулышева, которым началось следствие по делу о публичной библиотеке А. Иконникова в Перми и о распространении в губернии революционных воззваний. Начальник штаба корпуса жандармов генерал А. Потапов придал этим сигналам самое серьезное значение. 12 февраля 1862 г. он телеграфировал Мезенцову: "Поезжайте в Пермь, рассмотрите дела; воззваний и библиотеки Иконникова" (ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп., оп. 5, 1862,.ед. хр. 96, л. 4). 3 марта 1862 г. Мезенцов представил подробный отчет на основании собранных им сведений о революционном кружке в Перми в заключение которого сообщал: "Кружок этот, изолированный в Перми не имел бы никакого значения, но, разошедшись по разным городам империи, может со временем приобрести более важности" (ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп. оп. 5, 1862, ед. хр. 67, л. 33 об.). Потапов не согласился с этим выводом Мезенцова. "Мнение его <Мезендова.- И. П.>, что подобное злоумышленное общество (каким представляется этот кружок, если вышеизложенные сведения верны) не имело бы никакого значения в Перми, тем более кажется ошибочным,- писал Потапов,- что он же в начале своего донесения говорит, что одним открытием библиотеки Иконникова начался уже новый период Пермской жизни, бывшей до того времени в полном затишье" (там же, л. 36). О кружках и организациях в Поволжье и на Урале в 1859 -1863 гг. см.: Ф. С. Горовой. Революционно-демократическое движение в Пермской губернии в 60-х годах XIX в. Пермь., 1952; Я. И. Хотяков. Нелегальная работа библиотеки А. И. Иконникова (1859-1862).- "Советская библиография", 1952, вып. 2 (33); Г. И. Ионова. Революционная агитация среди рабочих в начале 1860-х годов.- Сб. "Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг.". М., 1960; Е. Г. Бушканец. Ученики Н. Г. Чернышевского по гимназии в освободительном движении второй половины 1850-х - начала 1860-х годов. Казань, 1963; Г. Н. Вульфсон. Из истории разночинно-демократического движения в Поволжье и на Урале. Казань, И963; Г. Н. Вульфсон, Н. С. Шпиле а. А. И. Герцен и пробуждение разночинцев.- В кн.: "А. И. Герцен, Н. П. Огарев и общественное движение в Поволжье и на Урале". Казань, 1964; Я. И. Линков. Революционная борьба А. И. Герцена и Н. П. Огарева и "Земля и воля" 1860-х годов. М., 1964; Г. Н. Вульфсон. Использование разночинцами-демократами легальных возможностей для революционной работы.- Сб. "Из истории Татарии". Казань, 1965.)

^** (Эти сведения были получены в III отделении от штаб-офицера корпуса жандармов в Перми полковника Комарова, который 14 января 1862 г. доносил, что воспитанник пермской духовной семинарии Илья Пономарев "вздумал распространять революционные идеи в селе Чермозском Соликамского уезда, куда он уехал к родителям на каникулы, и читал крестьянам прокламацию "Пора", изданную Герценом в Лондоне" (ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп., оп. 5, 1862, ед. хр. 67, л. 1). Кроме того, при обыске у Ильи Пономарева нашли прокламацию "К молодому поколению". Революционной пропагандой на Нытвинском заводе собирался заниматься семинарист Констанский. У него также отобрали экземпляр прокламации "Пора", который он, по его словам, получил от помощника библиотекаря А. Иконникова Василия Тихомирова. У Констанского в бумагах оказался также текст речи Щапова о Бездненском злодеянии, а у Тихомирова "Письма об изучении природы" Герцена из "Отечественных записок". Примерно то же самое повторил в своем донесении от 31 января 1862 г. Мезенцов, ссылаясь дополнительно на письмо студента Казанского университета Алексея Хитрова, бывшего пермского семинариста, к Пушкареву. В этом случае оба информатора III отделения допускали ошибку, приписывая Герцену авторство прокламации "Пора", которая принадлежала перу кого-то из местных пропагандистов. Впервые опубликована Ф. С. Горовым ("Ученые записки" Пермского университета им. А. М. Горького, том 10, вып. 3, Пермь, 1952, стр. 138-143). Из текста прокламации "Пора" явствует, что к декабрю 1861 г. пермским кружком были выпущены три воззвания под таким названием, из которых два не обнаружены.)

^*** (О суде над Н. Н. Блудоровым и А. Н. Курбаковским см.: "Политические процессы 60-х годов". Под ред. Б. П. Козьмина. М., 1923.)

^**** (В черновике было: "Кроме приведенных примеров умственного развращения и увлечения молодежи, следует упомянуть здесь еще об одном необыкновенном в сем отношении явлении, то есть о поручике Бейдемане, который по окончании курса в Константиновском военном училище скрылся за границу и, быв при возвращении из Швеции арестован в Финляндии, объявил добровольно и хладнокровно о замысле своем посягнуть на цареубийство, дабы произвесть переворот в России, возбудив общее восстание крестьян против землевладельцев.

Перед ужасным замыслом Бейдемана, составляющим верх человеческого исступления, бледнеют даже преступления распространителей в минувшем году возмутительных воззваний: "К молодому поколению" и "Великорусе", хотя эти преступления, быв не только задуманы, но и приведены в исполнение, произвели действительный вред и возбудили подражания, как видно по неоднократному с того времени появлению новых воззваний, из коих последнее появилось даже в императорском дворце в ночь на светлое христово воскресение". Выделенные нами курсивом слова были зачеркнуты, и вместо них Потапов написал: "К офицерам" и "Земская дума" были распространяемы с необычайной смелостью и даже в императорских театрах". О М. С. Бейдемане см.: П. Е. Щегол ев. Таинственный узник.- В его кн. "Алексеевский равелин". М, 1929; Герцен, т. XVIII. стр. 401, 649.)

Между тем, как превратное учение с кафедры распространяет яд в молодых сердцах учащегося поколения, с другой стороны, столь же пагубно действует на оное и на всю массу читающей публики журналистика. Она сделалась в России, по примеру Западной Европы, сильным и опасным орудием в руках быстро размножающегося класса мелких, отчасти даровитых писателей-преобразователей, которые ищут себе славы и выгод чрез наполнение периодических изданий статьями в духе ложного патриотизма и прогресса, противном правительству, престолу и законному порядку. Ловко выраженные в этих статьях революционные мысли отчасти ускользают от внимания цензуры, отчасти же не подходят прямо под ее правила запрещения, а настоящий обильный наплыв оных, подобно прорывающемуся потоку, одолел уже всеми плотинами, его сдерживавшими. Даже самые строгие ценсора поставлены в затруднительное положение перед обществом, зараженным распространяемыми идеями либерализма и карающем стеснение печати своим негодованием и презрением.

Из редакторов издаваемых в здешней столице наиболее либеральных журналов (Современника, Русского слова, Русского мира, Века, Морского сборника, Экономиста, Искры и других)^* и сотрудников их, литераторов и педагогов, возникло незаметным образом русское литературное общество, которое, желая иметь ежедневные сходки, основало в минувшем году Шах-клуб. Некоторые члены сего клуба, как-то: Чернышевский, Гиероглифов, Благосветлов, Некрасов, Утин, Спасович, Костомаров и другие - скрытною политическою деятельностью и обширными сношениями своими возбуждают подозрение в неблагонамеренности. Главный предмет рассуждений их в клубе составляют необходимость введения в России конституционного правления и уничтожения цензуры. При литературном обществе образовалось общество студентское, совещающееся с более замечательными личностями Шах-клуба. Студенты разделены в своих мнениях, смотря по направлению избранных теми или другими руководителей, но все они стремятся поддерживать то возмутительное начало, которое развилось последнее время в С.- Петербургском университете.

^* (В черновике список журналов выглядел так: "(Русский вестник, Современник, Русское слово, С.- Петербургские ведомости, Морской сборник, Экономист, Искра и другие)".)

В здешней Медицинской академии также существует между студентами общество прогрессистов и нигилистов, старающееся о распространении запрещенных сочинений посредством тайного перепечатывания. У них почти несомненно есть сношения с внутренними губерниями, и они, по-видимому, предполагают отправить в Нижний Новгород типографский станок и ручной пресс для перепечатывания в большом числе возмутительных воззваний. Между профессорами, литераторами и студентами, с одной стороны, учителями и воспитанниками военных учебных заведений - с другой, существуют связи семейные, дружественные, ученые, а следовательно, и политические. Этим объясняется отчасти вредный дух, проявляющийся в военных академиях и некоторых училищах^*. Подобный дух весьма естественно переходит чрез выпускаемых офицеров в войска, чрез что ослабляется единственная опора государственного порядка в наступившую эпоху великих преобразований нашего отечества. Конечно, при сих преобразованиях имеются в виду благо и преуспеяние русского народа, но тем не менее, затрагивая права и выгоды многих, а именно класса землевладельцев, участвующих во всех отраслях управления и наполняющих ряды гвардии и армии, они возбуждают с их стороны противу правительства неудовольствие и ропот, встречающие отголосок в прочих сословиях по случаю общего недостатка в деньгах, упадка торговли и промышленности и сильного расстройства финансов. Таким образом, оппозиционная партия растет и усиливается^** с каждым днем при совокупности стекающихся в оную различных народных элементов, а правительство отделяется, приближаясь более и более к (разрушению, приготовляемому для него неутомимым старанием революционной пропаганды и наступательными действиями недовольных. Здесь нельзя не упомянуть и о том влиянии, которое производят на затруднительное положение империи политические обстоятельства в Царстве Польском и западных губерниях.

^* (После слов "...и некоторых училищах" в черновике зачеркнуто: "между прочим в артиллерийском училище, куда проникают и сочинения заграничных возмутителей".)

^** (Слово "усиливается" вставлено Потаповым в черновике карандашом.)

Столь прискорбный, но, смею думать, верный очерк политического состояния империи приводит к убеждению, что усиливающаяся раздражительность умов и увеличивающаяся от безнаказанности дерзость злоумышленников^* угрожают опасностью общественному спокойствию и престолу^**. Действительные меры для охранения государства от внутренних врагов необходимы. Правительство пыталось уже, как объяснено выше, действовать на нравственную сторону народных двигателей с тем, чтобы, уверив их в благонамеренности своих стремлений и в невозможности дать вдруг еще больший у нас простор либеральным идеям века, расположить их к системе постепенного развития, принятой законною властью. Применение сего способа посредством снисходительности к виновным и неуклонного, несмотря ни на какие революционные козни, усовершенствования государственных учреждений, не произвело желанного впечатления на противников законного порядка, которые лишь усилили после подобных примеров смелость возмутительного своего направления. В случаях более важных правительство прибегало и к строгости, но ОНИ возбуждала повсюду нарекания на несправедливость и произвол; и так как в настоящее время крутое введение строгих мер вдруг, после того как было допущено продолжительное развитие раздражительности умов, могло бы вызвать внезапный взрыв, то, к сожалению, применение означенных мер не имело надлежащей последовательности и не принесло желаемой пользы^***.

^* (Слова "...и увеличивающаяся от безнаказанности дерзость злоумышленников" вставлены в черновике Потаповым.)

^** (Рукой Суворова написано: "Извольте вспомнить, как я застал и ка.4 мне рекомендовали Петербург 30 окт<ября>: один слепой не заметит, что публика уже и теперь заслуживает меньше упреков.

Один умный русский сказал мне (потому что вы не маршируете в ногу с другими, вы в конце концов заставите любить правительство). В числе ста человек явится 200 дураков, а берите смелых - из 100 выйдет мало 75".)

^*** (В черновике: "Правительство прибегало в случаях более важных и к мерам строгости, но исполнение оных, как равномерно видно из вышесказанного, делаемо было со стороны соответственных властей с какою-то неоткровенностью, имевшею вид боязни, и затем возникли повсюду нарекания правительства в несправедливости и произволе. Итак, меры строгости могли бы оказаться полезными только при согласии мнений насчет неуклонного их применения, которого согласия, однако ж, в составе правительственных лиц не существует. Сверх того, в настоящее время крутое введение оных вдруг, после продолжительного допущения развития раздражительности умов и неоднократных послаблений, могло бы вызвать внезапный взрыв и повлечь к наказаниям в больших размерах, производящих всегда невыгодное впечатление на общество и на отголоски в остальной Европе. Затем я прихожу с моей стороны к убеждению, что крайне необходимо поставить немедленно твердую программу для действий правительства противу возрастающего с каждым днем политического зла, имея в виду не столько его преследование, как излечение его в самом корне и предупреждение угрожающей уже общественному спокойствию открытой борьбы. На сих основаниях в государственную программу включить...")

Принимая все вышеизложенное во внимание, нельзя не придти к заключению, что для предупреждения возрастающего с каждым днем политического зла общий объем дальнейших действий правительства должен быть подчинен твердой программе.

Главными основаниями государственной программы надлежало бы постановить:

1. Необходимость употребить все возможные средства, административные и финансовые, к скорейшему решению крестьянского вопроса, с которым тесно связаны важнейшие интересы общества и который поэтому служит возбуждением самых опасных возмутительных замыслов. Устранив жалобы дворянства и удовлетворив крестьян в меру справедливости, правительство получит сильный вес в обоих сословиях^*. Вместе с сим по тесному союзу между крестьянами и принадлежащими к их среде солдатами, равно между поместным дворянством и офицерами, должно от устройства земских дел ожидать улучшение и духа армии, на котором основана безопасность империи.

^* (В черновике: "Устранив жалобы дворянства и удовлетворив крестьян в меру справедливости, оба эти сословия, имеющие ныне сходною точкою неудовольствие их из распоряжения правительства, окончательно разойдутся между собою".)

2. Удовлетворительное устройство гражданской и духовной учебных частей, не стесняя развития просвещения, но отняв у высших учебных учреждений политическое значение, присваиваемое себе студентскими корпорациями.

3. Исполнение того же в соответственной степени по военно-учебным заведениям, бдительно следя за духом воспитанников и за направлением преподавателей^*.

^* (Заметка Суворова карандашом на листочке: "Военно-учебные заведения и заражены и зараза. Пора это высказать да и понять".)

4. Ограничение свободы журналистики законом карательным и ответственностью редакторов.

5. Устранение по возможности всякого повода к упрекам правительству в несправедливости и произволе и твердое действие по смыслу законов, но без излишнего снисхождения к виновным в нарушении оных.

6. Строгое наблюдение благоразумною дисциплиною в войсках^**.

^** (Эти шесть пунктов отчеркнуты Александром II с пометкой в конце: "Совершенно согласно с тем, что я желаю".)

Кроме сих главных начал, которые, хотя и имеются в виду, но требуют более настойчивого труда, выбора хороших деятелей и единодушного сочувствия всех правительственных властей, некоторые другие меры представляются весьма полезными и частью даже крайне нужными для сохранения общественного спокойствия.

Меры сии изложены в двух отдельных записках, при сем представляемых, и так как для осуществления предположений, до коих они относятся, нет надобности в особенно продолжительном времени, возрастающее же зло может неожиданно принять обширные размеры, то рассмотрение означенных предположений казалось бы необходимым без отлагательства^*.

^* (Последний абзац вписан в черновик рукой Долгорукова.)

27 апреля 1862 г.

О полицейских мерах

(Вверху Александр II написал: "По должном совещании с мин. внутр. д. и кн. Суворовым, приступить немедленно к составлению предполагаемой комиссии".)

Одно из важнейших и опаснейших явлений последнего времени в нашем отечестве есть почти всеобщее неудовольствие и недоверие к правительству. Неудовольствие это, доходящее до раздражения и, к несчастию, возрастающее во всех почти сословиях, возбуждается еще сильнее злонамеренными людьми, которые всячески, стараются восстановить против правительства народ, распространяя пагубные для общественного спокойствия мысли, и привлечь на свою сторону войска. Сначала движение умов можно было отнести к желанию необходимых преобразований, и предосудительными казались только средства, которые предпринимались для достижения цели; но теперь в этом движении нельзя уже не видеть посягательство на изменение существующего образа правления и стремление к государственному перевороту.

При столь грустном положении дел в России опасность, угрожающая ее спокойствию, могла бы, конечно, быть предупреждена такими правительственными действиями, которые послужили бы к ослаблению общего неудовольствия, то есть скорейшими по возможности усовершенствованиями в управлениях, преобразованием судопроизводства, соответственным назначением лиц в высшие должности, справедливостью начальства, удалением произвола, часто возбуждающего справедливый ропот, и проч. Распоряжения правительства, которыми бы народ осязательно убеждался, что оно деятельно стремится к улучшению быта всех вообще сословий, неминуемо остановили бы настоящее брожение и успокоили бы людей благомыслящих; но окончательный вывод многих из этих распоряжений требует времени. Между тем злонамеренные и увлеченные ложными идеями люди не захотят сознать пользы, ожидаемой от мероприятий правительства, и, оставаясь верными принятым ими преступным началам, не перестанут действовать оному во вред. Для предотвращения опасных последствий, могущих от того произойти, необходимо самое внимательное везде наблюдение и безотлагательные действия против обнаруженной злоумышленности. Наблюдение, по возможности бдительное, имеется и ныне со стороны как III отделения, так и гражданского начальства, но это наблюдение оказывается при настоящих обстоятельствах недостаточным.

Действия III отделения и жандармских офицеров не могут быть удовлетворительны потому, что случаи, обнаруженные наблюдением, нередко требуют принятия самых поспешных полицейских мер, не предоставленных по закону сему учреждению, а одно указание фактов, видимых наблюдателю и не преследуемых в свое время законною полицейскою властью, может не только оставаться бесплодным, но часто подвергать правительство нареканиям.

Что касается гражданского начальства, то, имея в своих руках распорядительную власть, оно не обладает нужными средствами для наблюдения, а может быть, и не считает оного по делам политическим прямою своею обязанностию, полагая, что это принадлежит одной наблюдательной полиции, какою разумеют III отделение и корпус жандармов. Неудобства сего разъединения полиции наблюдательной от исполнительной убеждают в необходимости без промедления принять следующие меры^*:

^* (Замечание Суворова: "Я еще прочел только предисловие - не читал еще о мерах. Статья, начинающаяся словами "При столь грустном..." и т. д., прекрасно начата, но мое заключение немножко разнится от вашего. Прогоните людей глупых, слабых, неопытных, (уничтожьте, наконец, соображения... <неразборчиво>, довольно теории, возьмемся за практику) - назначьте практичных людей, но людей преданных, убежденных,- и можете ей богу все исправить с нашими законами и с указаниями им лучше с волею царя.

Не ожидая новых мер - дайте только новых людей, но единственно таких, которые преданы принципу чистейшего самодержавия, а не личному раздробляющему автократизм самоволию! Dixi".)

1. Преобразовать исполнительные полиции обеих столиц соответственно потребностям настоящего времени.

2. При канцеляриях с.- петербургского и московского обер-полицмейстеров учредить секретные отделения, на содержание которых с секретными агентами отпускать в распоряжение гг. обер-полицмейстеров необходимую сумму.

3. В губернских городах, усилив полицию исполнительную, предоставить в распоряжение начальников губерний там, где ощущается уже в том надобность, как, например, в западном крае, в университетских городах, исключая Дерпт, и в городах приволжских, начиная от Нижнего Новгорода, суммы, нужные на содержание секретных агентов.

4. Определение подробностей по предположениям, заключающимся в предыдущих пунктах, возложить на комиссию из лиц, известных своею опытностью, по соглашению шефа жандармов с министром внутренних дел и с.- петербургским военным генерал-губернатором.

Затем общее по всей России наблюдение должно оставаться по-прежнему на обязанности III отделения, которое, кроме сведений, доставляемых ему жандармскими штаб-офицерами, должно получать таковые прямо от начальников губерний и иметь своих секретных агентов во всех тех местностях, где это окажется нужным.

Только подобного рода тайное наблюдение, установленное повсеместно и соединенное с предоставленною полиции властию законно преследовать зло, может служить надежным противодействием злонамеренности; но сколько учреждение такого наблюдения требует осторожности, негласности и разборчивости при назначении агентов, столько же необходимы осторожность, предусмотрительность и добросовестность при поверке донесений сих последних, а еще более при распоряжениях и действиях полиции, которые будут следовать за таковыми донесениями.

Наконец, хотя и желательно, чтобы как в столицах, так и в других городах России наружные беспорядки не возобновлялись; но при раздражительном направлении умов, особенно в молодежи, ручаться за это невозможно, и потому полагалось бы весьма полезным заблаговременно составить правила для полицейских судов^* и действия полиции при означенных беспорядках, по примеру тех, которые были утверждены для западных губерний, но с изменениями, указанными опытам. Труд сей мог бы поручен быть той же комиссии, о которой упомянуто выше.

^* (Замечание Суворова: "Полицейские суды преждевременны, не будем компрометировать себя перед Европой, будем мыть еще наше грязное белье в семье".)

27 апреля 1862 г.

О чрезвычайных мерах

(Вверху Александр II написал: "Необходимо условиться по этому с мин<истром> вн. д. и к. Суворовым. Но я решительно против предварительного призыва подозреваемых лиц к к<нязю> Суворову и не понимаю, как подобная мысль могла быть предложена, ибо это есть лучший способ все скрыть и не добиться ничего".)

Либеральные стремления молодого поколения обнаруживаются с некоторых пор

необыкновенным брожением умов, усилившимся в особенности со времени бывших осенью минувшего года студентских беспорядков, которые встретили большое сочувствие во всех почти учебных заведениях, военных и гражданских, преимущественно же в С.- Петербургской Медико-хирургической академии. Молодые люди образованных сословий, офицеры военных академий, литераторы, некоторые профессоры явили себя защитниками студентов и готовили протесты против мер, которые правительство сочло нужным принять в отношении сопротивляющихся законоположениям и власти. Проникающие притом в Россию из-за границы разные возмутительные сочинения, отчасти перепечатываемые здесь тайно; распространение воззваний "Великорусе" и "К молодому поколению", арестование и наказание литератора Михайлова, на которого многие смотрели как бы на невинную политическую жертву, и революционное направление некоторых журналов, не говоря уже о скрытных подстрекателях, беспрерывно возбуждали воспламененное воображение молодежи. Выходка на публичном чтении профессора Павлова, удаление его из столицы и беспорядки затем на лекции профессора Костомарова дали сильное развитие обнаруживавшемуся против правительства неудовольствию и вызвали новые манифестации со стороны возмутителей, именно: протесты против высылки Павлова из С.-Петербурга и адресы как об его возвращении, так равно о прощении Михайлова^*.

^* (В ответ на высылку из столицы профессора П. В. Павлова были демонстративно прекращены публичные лекции в здании городской думы и появилась прокламация "Профессор Павлов выслан в Ветлугу" (см. примеч. 36). Профессора и студенты Петербургского университета обратились с прошением к министру народного просвещения о помиловании П. В. Павлова. Об этом же писал и сам пострадавший 14 марта 1862 г. из Костромы Павлу Васильевичу Анненкову, надеясь, видимо, на помощь его брата - обер-полицмейстера Петербурга.

Об адресах, содержащих просьбу освободить из-под ареста М. И. Михайлова, см. примечание 21.)

Подача сих протестов и адресов была приостановлена; но в составлении их нельзя не подозревать некоторых лиц, прежде уже обращавших на себя внимание своими действиями против государственного порядка, и существование в столице тайных кружков, стремящихся произвести политический переворот, почти несомненно. Предположение это подкрепляется еще более: а) секретными наблюдениями за лицами, обнаруживающими неприязненные чувства к правительству; b) замеченными в разных местах подозрительными собраниями; с) учреждением в конце минувшего года особенного клуба, в котором, под предлогом игры в шахматы, члены оного, почти исключительно литераторы, собираются для обсуждения современных вопросов, и, наконец, d) появлением в последнее время новых воззваний возмутительного содержания: "К офицерам", "Земская дума" и "Русское правительство под покровительством Шедо-Феротти".

Таковое расположение умов, при враждебных чувствах к власти и существующим учреждениям, угрожает в будущем пагубными последствиями. Для противодействия вредным замыслам необходимо, как выражено в особой записке, усилить явное и тайное наблюдение за подозрительными лицами в тех местах, где революционный дух более укоренился. Но это сопряжено с продолжительностью времени, тогда как настоящее положение дел требовало бы действия безотлагательного. При таком убеждении и при неудаче стараний, употребленных к отысканию тайных типографий, казалось бы полезным, не ожидая предполагаемого усиления полицейских средств, произвести одновременный строжайший обыск в квартирах сомнительных лиц; но успех подобной меры может быть действителен только при сочувствии и искусстве тех, которым она поручена. Кроме того, прежде нежели на то решиться, надобно будет, пo соглашению с министром внутренних дел и с.- петербургским военным генерал-губернатором, определить, в каких местах содержать лиц, которых, может быть, придется арестовать в значительном числе, и каким образом должно будет вести дело после их задержания.

Подробное обсуждение сих вопросов чрезвычайно важно, ибо малейшая неловкость или неудача в правительственных распоряжениях столь обширного размера может преждевременно произвести взрыв, коего последствий нельзя вперед исчислить. Последствия эти будут особенно чувствительны, если главные власти поколеблются в своих намерениях, перейдут от строгости к снисходительным уступкам^*, и не поддержат самым сильным образом начатого образа действий.

^* (Карандашом рукой Суворова написано: "Уступок никогда, но прошу предостеречь от неосторожности".)

Взвесив все вышеизложенное и основываясь на опыте, может быть, окажется менее опасным и более удобным прежде всего воспользоваться общественным расположением к князю Суворову, дабы предоставить ему, призвав к себе порознь вышеупомянутых сомнительных лиц и проникнув в их предположения, предварить их, что они подозреваются, что за ними строго следят и что всякий предосудительный проступок подвергнет их сильному наказанию^*.

^* (Против этого места Александр II написал: "По моему мнению, подобное предварение не поведет ни к чему, а и, напротив того, даст возможность главным коноводам уничтожить и скрыть все бумаги, могущие их уличить".)

После подобного предварения никакой обыск не должен уже возбудить укора. Притом, так как, по всему вероятно, у весьма немногих найдутся явные улики виновности, то их следовало бы, если обыск состоится, заранее разделить на категории и, с тем вместе, определить меры взыскания, а именно:

1) на лица, у которых окажутся собственноручные возмутительные сочинения или адресованные к ним письма, доказывающие, что они принимали или принимают участие в преступных происках;

2) на лица, у которых, хотя и найдены будут возмутительные сочинения, но которых невозможно уличить в участии составления оных,

и 3) на лица, у которых ничего подозрительного не откроется.

Первых надлежало бы беспрекословно подвергнуть формальному следствию и предать суду; вторых удалить административным порядкам из столицы на жительство в разные губернии под надзор полиции, а третьих оставить в С.-Петербурге с учреждением за ними явного полицейского наблюдения, дабы им дать возможность оправдаться в падающем на них подозрении.

Одновременно с исполнением вышеуказанного предположения насчет внезапного обыска следовало бы учредить комиссию как для определения приведенных категорий, так и для разбора бумаг, которые могут быть забраны у лиц, подвергаемых обыску. Комиссию эту казалось бы полезным составить под председательством доверенного высшего чиновника из членов от министерств: внутренних дел, юстиции, военного, от с.- петербургского военного генерал-губернатора и от корпуса жандармов.

27 апреля 1862 г.