В Саратове

Родной дом... Все те же белые колонны, поднимающиеся высоко, к самому мезонину, из окна которого так часто любовался на Волгу молодой учитель саратовской гимназии. Справа - запущенный фруктовый сад, за ним так заботливо ухаживали когда-то отцовские руки. Любимое вишневое дерево одичало, состарилось... Что еще было любимым в юности на родном дворе? Ну, конечно, куст желтого шиповника, весь усыпанный круглыми цветами, как маленькими солнышками. Невольно шаги направляются к этому кусту. Он стоит пышный, нарядный, как когда-то, тридцать лет назад. Земля под ним вскопана, свежая поливка еще не засохла под солнцем. Чернышевский, улыбаясь, смотрит. Он ни за что не скажет Ольге Сократовне, что все понял:это она вспомнила о его любимых цветах и к его приезду заново пересадила из городского питомника молодой куст на голое, давно опустевшее место. Только вчера его посадили и полили.

Отцовский дом занят жильцами. Решили их не беспокоить. Да и слишком тяжело по воспоминаниям было бы в нем жить. Так сказал Николай Гаврилович Ольге Сократовне, поэтому она и нашла квартиру у городского сада.

Рядом с домом Чернышевских - маленький флигелек. Здесь Ольга Сократовна жила в годы ссылки мужа. Чернышевский направляется на соседний двор. Вот дом Пыпиных. Здесь родилась его мать Евгения Егоровна, отсюда вышла замуж за пензенского учителя Гаврила Ивановича. Теперь здесь живет овдовевший старый дядя Николай Дмитриевич Пыпин с детьми.

Каждый день Чернышевский приходит сюда. Сидит с дядей Пыпиным на террасе их дома, читая саратовские газеты. Перед глазами расстилается Волга, дорогая с детских лет.

А вот дом Васильевых. Семья Ольги Сократовны давно уже оставила этот дом, во дворе его играют чужие дети. И вот однажды вечером отворяется калитка, и во двор входит незнакомый старик. Ни к кому не обращаясь, он садится на скамью, кладет руки на свою палку, опускает голову на руки и долго сидит так в глубоком раздумье. Старшие уняли детей и ушли с ними в дом: в Саратове многие знали и слышали, что должен приехать Чернышевский, знали, что здесь - бывший дом, его невесты. Поняли, кто этот старик, и не мешали ему вспоминать прошлое...

Любил Чернышевский бывать и в "Липках". Этот сад получил свое название от главной липовой аллеи, образовавшей душистый коридор из деревьев, густые ветви которых сплелись так, что не пропускали солнечного света. В глубине сада находилась дорожка, получившая название "аллеи радикалов". Она почти не посещалась саратовцами, там обычно отдыхали политические ссыльные. Чернышевский полюбил эту аллею и часто сидел здесь с книгой или газетой в руках. За ним приходил туда "человек в черном" и садился на другой конец скамьи. Если саратовцы спрашивали этого человека:

- Скажите, пожалуйста, это не Чернышевский сидит?

Человек в черном им отвечал всегда одно и то же:

- Нет, нет это совсем другое лицо. Проходите.

Саратовский губернатор хорошо оплачивал "труд" этого человека.

До конца жизни Чернышевский бесконечно любил Волгу. Спускаясь по Бабушкиному взвозу, он часто заходил в Барыкинский сад (впоследствии Приволжский вокзал). Здесь под пение грузчиков, под шум пароходных гудков и плеск могучих волн он отдавался воспоминаниям и размышлениям о будущем своего народа. Здесь по просьбе Чернышевского были прочитаны ему вслух "Последние песни" Некрасова приехавшим в Саратов поэтом Н. А. Пановым. Некрасов продолжал жить в сердце Чернышевского.

- Его оценят! Да еще как! Памятник ему поставят в Петербурге не хуже, может быть, пушкинского в Москве! - говорил Чернышевский.

В Саратове Николая Гавриловича посетил и В. Г. Короленко, которого он очень любил как писателя и ценил как стойкого политического борца.

Особенно нравился Николаю Гавриловичу рассказ Короленко "Сон Макара". В образе забитого якута узнавались черты тех людей, к которым с таким сочувствием относился Чернышевский в вилюйской неволе. Короленко подарил Николаю Гавриловичу свою новую книгу "Слепой музыкант" с теплой дарственной надписью. Встречались писатели и в Татарской гостинице, и в доме Чернышевских. Сердечно и свободно лилась беседа. Добродушная улыбка, шутливость в голосе, прекрасные волнистые пряди волос без седины - все казалось молодым в Чернышевском, только сердце сжималось при взгляде на его исстрадавшееся и изможденное лицо.

"Прежний ум, прежняя диалектика, прежнее остроумие, - думал Короленко, слушая Чернышевского.- Те же приемы революционной борьбы, что в "Современнике". Они говорили без конца о литературе, о писателях и чувствовали друг в друге старых знакомых, хотя Чернышевский был старше на 25 лет.

В родном доме Чернышевского жил юрист А. А. Токарский. Николай Гаврилович почти ежедневно бывал у него. Рассказы Чернышевского о прошлом затягивались до позднего вечера. Токарский с наслаждением слушал своего собеседника, поражаясь его памяти.

Но не только прошлым жил Чернышевский.

- Сколько еще в нем энергии и силы! - говорил о нем Токарский. - Какая выдающаяся память и трудоспособность! Он всецело предан интересам жизни, как будто и не был заживо похоронен в Вилюйске. И главное - он весь в будущем! Будущему он готовится отдать свои силы и знания!

Передовые саратовцы стремились увидеться с Чернышевским, жаждали его послушать.

- Но квартира моя под надзором, посещать меня нельзя,- как-то сказал Чернышевский.

- А знаете, какой выход можно найти? - отвечал Токарский.- В Коммерческом клубе есть маленькая комната, бывшая буфетная, позади бильярдной. Там никогда никто не бывает. Вот где можно встречаться!

- Отлично! Согласен!

Чернышевский радовался предстоящим встречам со своими земляками, среди которых находились его ученики по гимназии, журналисты-краеведы, политические ссыльные.

Однако встречам в маленькой комнатке не суждено было состояться.

Саратовские журналисты просили Николая Гавриловича написать статью для газеты.

- О чем я буду писать? Разве о прошлом, о нравах старого саратовского купечества, которые помню с детства?- спрашивал он с горькой иронией.

Вот уже 30 лет имя его запрещено в русской печати. Может ли он надеяться на разрешение? Опять предстоят такие хлопоты, а может быть, и большие неприятности редактору, который и без того уже познакомился с тюремной камерой за хранение романа "Что делать?".

Так и не появились статьи Чернышевского в саратовской газете.

Но в кипе бумаг, оставшихся после него, было обнаружено несколько листов с начатой и брошенной статьей вовсе не о прошлом. Эта статья называлась "Мысли о будущности Саратова".

Первые строки этой статьи посвящены воспоминаниям о Волге, какою видел ее Николай Гаврилович в детстве и в годы преподавания в саратовской гимназии.

Чернышевский стоял на берегу и вспоминал, как в долгие сибирские ночи мысли о Волге уносили его в родной край.

С берега до него доносились пароходные гудки, сквозь которые прорывалась родная "Дубинушка" грузчиков.

"Мысли о будущности Саратова..." Когда мы произносим эти слова и думаем о том, что эти мысли принадлежали Чернышевскому, мы можем только вспомнить о том, что "будущее светло и прекрасно", и его завет: "Любите его, работайте для него!" Пускай осталась недописанной последняя статья Николая Гавриловича о родном городе - новая, преображенная в наши дни Волга - с ее мощными гигантскими гидростанциями и полноводными искусственными морями - воплощает в себе мечту Чернышевского о величии и славе Родины.