В Петербург!

Как сын священника, Чернышевский должен был пройти курс наук в семинарии. Но сердце его не лежало к делу отца. С первых дней поступления в семинарию мальчик начал мечтать об уходе из нее. Много раз он говорил отцу об этом. Ему очень хотелось учиться в университете. Отец сам видел, что при способностях сына ему нетрудно будет сдать экзамен в университет. Но какой выбрать? Ближе был Казанский. Николай же мечтал о Петербурге.

Там уже жил и учился дальний родственник Чернышевских Александр Раев. Он тоже поехал туда из саратовской семинарии. К нему и обратился Гаврил Иванович. Больше года длилась его переписка с Раевым. Надо было разузнать, по каким предметам нужно держать экзамен, какие учебники нужны для поступления в университет.

Тем временем Николай с разрешения отца подал епископу Иакову прошение об увольнении из семинарии. Пока это дело оформлялось, юноша усердно занимался немецким языком и много читал.

Всю зиму дома только и было разговоров о том, как Николенька отправится в такое далекое путешествие. Ведь что такое был тогда для Саратова Петербург? Страшно даже вымолвить. Это была столица, местопребывание всех властей Российской империи с царем во главе. Это был центр науки. Там уже можно было приобщиться к вершинам знания. Но железных дорог туда не было. Нужно было проехать на лошадях далекий путь. Обыкновенно ездили на почтовых, меняя лошадей на постоялых дворах.

- Любенька! Разобрала ли ты бисер, как я тебе велела? - с беспокойством спрашивает Евгения Егоровна.- И иголки подобрала самые тонкие? Ну, садись ко мне, будем Николе кошелек вязать. Вот рисунок.

- Какой красивый: красные розы, а кругом голубые звездочки. Будет обо мне вспоминать студентом Николенька.

- Что-то долго его нет. Сегодня его дело решается: уволят или нет из семинарии. Тесно стало ему у нас в Саратове. Попробовать свои крылышки захотел.

- Идут, идут, тетенька!

В дверях показываются Гаврил Иванович с сыном. Запыхавшийся Николай размахивает бумагой.

- Маменька! Вот! Читайте.

Евгения Егоровна от волнения с трудом выговаривает слова:

"Объявитель сего... саратовской семинарии ученик среднего отделения Николай Чернышевский... уволен для продолжения учения в императорском Санкт-Петербургском университете".

Николай и рад, и встревожен.

- Маменька! Вы не плачьте! Ведь я приеду! Ведь я еще не уехал!

Евгения Егоровна утирает слезы и обращается к мужу:

- Гаврил Иванович! Как же мы Коленьку отправлять будем? Дорожной кареты у нас нет. На почтовых или на долгих придется.

- Денег не хватит у нас на почтовые тройки,- озабоченно говорит отец.- Видно, придется обойтись без ямщика с колокольчиками,- старается он пошутить, чтобы не выдать своего волнения.

Помолчав немного, Гаврил Иванович продолжает:

- На днях я говорил с одним мужичком из села Кондоль. У него телега хорошая, лошади смирные, полог найдется от дождя. Тоже недешево запрашивает, да все не так дорого, как почтовые тройки.

- А как же это мы Николеньку одного пустим? Шутка ли - пять недель езды. Чего не бывает в дороге! И разбойники. И заболеть может. И обманут его, и с хозяйством как управится? Нет, уж вы как хотите, Гаврил Иванович, а я Николеньку одного не отпущу! Уж благословите нас вместе ехать!

- Да ведь вы все болеете, Евгения Егоровна.

- Ну, мы еще Устюшу с собой прихватим, чтобы мне помогала.

Устинья Васильевна с удовольствием согласилась.

И вот наступило утро 18 мая 1846 года. Распахнулись ворота, и из них выехала крытая брезентовым навесом повозка. Сзади были привязаны чемоданы. Под ноги, в сено, были поставлены кошелки, корзинки и мешки с провизией. Одного варенья да грецких орехов хватило бы месяца на три.

Николая мало интересовали домашние лепешки и жареные куры. Главное сокровище, которое он вез с собою, - книги. Всю дорогу, пока телега тряслась по ухабам и полусломанным мостам, юноша не переставал читать, читать и читать. "Так и подготовился дорогою к экзамену по истории", - писал он двоюродным сестрам.

Кругом благоухали цветущие сады и расстилались зеленые поля. Бывали и грозы с сильным ветром и ливнем.

Три ночи Николаю с матерью пришлось ночевать в черных избах. Они назывались так потому, что стены внутри прокопчены дымом до черноты: в середине избы огромная печь была сложена без дымовой трубы. В таких избах можно только на полу дышать, но на полу холодно, поэтому даже на него прилечь нельзя. С потолка, полатей и полок постоянно падают черные капли.

Там впервые Николай увидел своими глазами, как жили крестьяне в царской России.

Больше месяца ехали Чернышевские. Несмотря на трудности пути, настроение у юноши было бодрое.

Скрипит телега. Возница понукает лошадей.

- Тпру-у! Ну вот, здесь и заночевать можно.

Из избы выходит кто-то. Это знакомый.

- Какими судьбами? Матушка Евгения Егоровна! Куда изволите направляться? А это сынок ваш?

- Везу Николеньку в университет, Михаил Семенович. Далеко едем: в самый Петербург.

- Добро, добро! Желаю вам, молодой человек, вернуться просвещенным деятелем, полезным для отечества.

- Это вы уж слишком много желаете Николеньке,- говорит смущенная мать,- достаточно, если будет полезен и нам с отцом.

Наступает ночь. Трещит лучина в избе. Детишки давно спят. Хозяева ложатся.

- Матушку укачало-то как! Намаялась, сердечная, видно, все косточки изныли. Спит - не добудишься. Ложись и ты, паренек!

- Сейчас, хозяюшка, только вот допишу.

Крючками и палочками, понятными только ему, Николя спешно пишет на смятом клочке голубой бумажки:

"Как душа моя тронулась этим! Этот человек, сам того не подозревая, сказал именно то, чего жаждала вся душа моя!"

Мечту о служении Родине, любовь к народу и ненависть ко всякому угнетению и рабству увозил с собой выросший на волжских берегах саратовский мальчик.