Бумаги В. Костомарова

26. В. Костомаров - П. А. Шувалову от 4 сентября 1861 г.

(Опубликовано Н. А. Алексеевым ("Процесс", стр. 102-103). Подлинник: ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп., оп. 5. 1861, ед. хр. 212, лл. 215-216 об.)

Ваше сиятельство, 26 августа я был арестован в Москве гг. Воейковым и Житковым. До сих пор мне никто еще не объяснил причину моего ареста, но некоторые обстоятельства заставляют меня (предполагать, что он был вызван подозрением в печатании и распространении книг, не дозволенных правительством. Мне, вероятно, удастся доказать, что все мое участие в этом деле ограничивалось только тем, что я знал, кем, где и как были напечатаны некоторые книги, но молчал, не считая себя обязанным доносить правительству о деле, которое до меня не касалось, и, по моему убеждению, в руках таких деятелей, как известные мне руководители тайной печати в Москве, не могло принести никакого вреда ни обществу, ни правительству. Вместе с тем мне, вероятно, удастся доказать и то, что когда деятельность тайного станка приняла другое направление, которое уже совершенно расходилось с моими убеждениями и, казалось мне, была несколько опаснее почти безвредной пропаганды никому ненужных книжек,- я отнял у него всякую возможность действовать. И я опять не донес правительству, потому что, отняв у людей, взявшихся за недоброе дело, всякую возможность действовать вредно,- я не видел надобности брать на себя новую обязанность доносчика, считая выполненною свою обязанность гражданина.

Но теперь обстоятельства сложились так, что, оставаясь при прежнем образе действий относительно общества, к которому я никогда не принадлежал ни духом, ни делом,- я должен буду взять на себя всю ответственность перед правительством за поступки, на которые оно, конечно, не может смотреть хладнокровно. Поэтому я решился просить вас, граф, выслушать историю, очень недлинную, моих отношений к обществу. Комиссия, которая, вероятно, будет наряжена по нашему делу, будет действовать, разумеется, осмотрительно и честно, и я уверен, что рано или поздно, так или иначе, я буду оправдан ею. Но положение, в котором я оставил свою семью, лишенную хлеба и крова (не говорю уже о той нравственной пытке, которую должна теперь испытывать моя старая и больная мать, имевшая горе пережить обстоятельства, сопровождавшие мой арест),- это безвыходное положение моей семьи заставляет меня просить вас дать мне возможность способствовать всеми зависящими от меня средствами к ускорению развязки этого дела, которое без того может продлиться слишком долго и, лишая меня возможности работать, принесет столько горя и нищеты в семейство человека, совершенно чуждого всякой социальной деятельности и избравшего задачей своей жизни быть полезным только своей беспомощной семье.

<С - Пб. 4 сентября 1861 г.>