(Клементьев хочет уйти. Иннокентиев хватает и держит его.)
Иннокентиев. Нет, не пущу! Должны присутствовать при допросе, а то скажете, что я спутал ее, спрашивал недобросовестно. (Кротко.) Скажи, милая Наденька, ты родственница Агнесы Ростиславовны?
Надя. Я никогда не говорю об этом, Сидор Иваныч; вы должны понимать, почему не говорю. Мне больно говорить, мне горько и думать об этом. Прошу вас, позвольте уйти.
Иннокентиев. Не могу позволить, милая Наденька. (К Клементьеву.) Видите, все обнаруживается, как я угадал! (К Наде.) Скажи, милая Надя, как же ты родня Агнесе Ростиславовне?
Надя. Не мучьте меня, Сидор Иваныч.
Иннокентиев. Мне жаль огорчать тебя, милая Наденька, но я обязан, - для твоей собственной пользы и для спокойствия той, спокойствие которой должно быть самою священною заботою для тебя. - Скажи, мой друг, не стыдись: в каких отношениях находилась твоя мать к твоему отцу?
Надя (с рыданиями). Этого не могло быть... Моя мать не могла продать себя, не могла ни обманывать, ни обирать, - она любила моего отца! (Бежит).
Клементьев (отводит его руку, сам берет Надю). Позвольте, Сидор Иваныч, вы не умеете говорить. Надежда Всеволодовна, я слышал, что ваша мать была очень добрая, скромная женщина. Каковы бы ни были ее отношения к вашему отцу, они были благородны. Вы заслуживали бы презрения, если бы вы стыдились вашей матери.
Надя. Я не стыжусь ее, Платон Алексеич, мне только горько, что другие могут думать о ней дурно.
Клементьев. Я думаю о ней, как следует честному человеку думать о женщине кроткой и скромной. Со мною вам не должно быть горько говорить о ней. Расскажите же, что вы знаете о ней. Я не желал бы настаивать, но вы видите, это необходимо. Без этого Сидор Иваныч подымет шум, которого вы хотите избежать.
Надя (после раздумья). Как я выскажу то, что я предполагаю? Моя догадка должна показаться неправдоподобной даже для вас, Платон Алексеич.